Прочёл единым духом — героиней–то её была другом юности моей!
…И, потрясённый, не поверил им: таким запредельным ужасом средневековой пыточной ямы пахнуло на меня со страниц книги…
Один из авторов нашелся в США. В телефонном разговоре, не простом очень, он подтвердил: — Точно, всё было именно так… Встревоженное широкой оглаской в армии, германское командование вывело Ирину Рыжкову из–за линии фронта, направив в психиатрическую клинику при одном из Фрейзингских, под Мюнхенеом, католических монастырей. Начался 1944–й год, 4 апреля следующего она скончалась.
В своей жизни с нами она всегда одна писала и разносила наши списки заключённых по почтовым ящикам и сама же относила или отправляла адресатам подобранные ею выброшенные из этапных эшелонов записки. Как то я попытался внушить ей, что лучше бы делать это опасное дело не в одиночку а вместе с Алькой: в случае чего выручит или возьмёт на себя.
— В случае чего, говоришь? А если нужно будет избавиться от настырного свидетеля или — хуже — преследователязаконника? И если тот окажется сильнее Алика, или вооруженным? Алька же не сможет убить!
— Уби–ить?! Как убить? Зачем?… А т-ты… сможешь?
— Теперь, Бен, я могу всё. Господь отступился от меня.
Только Алика мне оставил… И вот… Эту железку… — Она кивнула на закрытый рукав кофточки, в котором на ремешке всегда висело перо от финки — Взять меня я им не позволю. Даже по–зволить не позволю… А — убить зачем? Мы же в войну с ними ввязались, Беночка. Или не понял ещё? А по мелочи подставляться не резон…
— А как же ты всех нас подставила, было, расписав… того, у платформы?!
— Каюсь! Сорвалась… Не могу смотреть как убивают… — Сказала…
Ещё сказала: — Создатель отнял у меня всё. Благодарю Его за то, что не отнял ненависти!… —
Пол столетия спустя прочёл те же огненные слова у Мориса Дрюона в рассказе о шедшем в ХIV веке на костёр Жаке де МОЛЭ — последнем Великом магистре Ордена Тамплиеров. И громовом голосе свершившегося позднее проклятья его из пламени, обращённом к Суду Божьему и убийцам своим…
Ирочка знала в совершенстве не только французский язык. Великолепно знала она историю вселенской подлости…
…Портреты её, привлекающие завораживающей, древней, будто с полотен молодого Билибина, красотой, написаны были и всеми нашими педагогами–художниками с Мамоновского. С войной портреты эти исчезли. И нашлись после… У Гаркави.
Никому он их кроме своей Гельцер не показывал. А однажды сказал Екатерине Васильевне: — Мистика какая–то с этими по–лотнами… Чертовщина!… С ума сойти…
Я в эту чертовщину верил: акварель, в четвертушку почтовой открытки, написанную Аликом, я видел у его мамы. Трепетно–девичий лик с горестно сжатыми губами… Не молодая девушка — мрнахиня в заточении. Но изливаются светлой синевою лучистые, в пол–лица, глазища…