— Там даже выспаться, как следует, вольному человеку не дадут, уже с рассветом выставляют за порог, — услышал Борис Круглов. — А здесь сущая малина-ягода!
Другие собратья по несчастью, заинтересовавшись их диалогом, тоже переключились на более интересную для общения тему, чем имелась у них прежде.
Раздались со всех сторон голоса:
— Видно, чувак, попал к нам с большущего бодуна, коли даже не понимает, как это его угораздило.
— Да, нет! Знать приступ случился настоящий, а не как у нас, от специально жёваной рванины, — нашёлся и защитник у походя обвинённого в пьянстве Бориса Круглова.
Он представился сам Борису Ивановичу, протянув ему корявую, с так и не отмытыми обветренными струпьями ладонь:
— Зови Кирюхой!
— А по имени как? — не желая пользоваться кличкой, данной собутыльнику явными пропойцами, как и он, переспросил новоприбывший.
В ответ раздался всё тот же хрипловатый смешок:
— Это меня и зовут так Кириллом, а фамилия Колегов.
Из дальнейшего объяснения старожила выяснилось, что все они, включая теперь и Бориса, являются пациентами инфекционного отделения Городской больницы:
— Куда привезли новичка еще прошлой ночью в совершенно бессознательном состоянии.
Тогда как сами его собеседники:
— Чуть ли не добровольно согласились на понос и рвоту, чтобы только отлежаться в больничке!
Да еще при этом заблаговременно нарастить даром жирка к продолжению вольной жизни.
3
Необычайно крепкий сон, сваливший его в медсанчасти Химзавода, серьёзно удивил теперь Бориса Круглова и озаботил не только своей феноменальной продолжительностью:
— Но и отсутствием деятельности всех чувств восприятия им окружающей действительности.
Но, только отлежавшись в новой для себя, палате, он стал удивляться и тому, как «сладко» ночевал в такой беспокойной среде:
— Все же не смог его разбудить даже постоянный гомон трехразового питания соседей!
А вот он, все эти «завтрак, обед и ужин», оказывается, за минувшие сутки уже безнадёжно пропустил:
— Невольно для себя, уступив собственную, пусть и не слишком вкусную, больничную «пайку» счастливчикам.
К тому же, имелось и самое главное обстоятельство, что никак не давало смириться ему с этой средой обитания и вполне могло прервать сон, да не сделало этого:
— В палате, которую, лучше было назвать «камерой», стоял такой удушливый запах никотина, хлоромина и людей, пропитавшихся, далеко не благовонными ароматами, жизнью на свалках и в сырых подвалах, что теперь-то его прямо с души воротило.
Не добавляли помещению минимального уюта и переполненные «утки» под кроватями некоторых соседей, опорожнять которые не очень-то спешили отсюда санитарки.