Так и есть, монах оказался позолоченным.
- А вы по-прежнему не желаете оставить нас в покое, - матушке Патрика категорически не шел этот оттенок черного. А может, дело было не в оттенке, но в том, что бумазейное платье, скроенное явно на другую фигуру, подчеркивало слегка оплывшие формы.
Некогда она была красавицей.
Длинная шея.
Горделивая осанка... и не подумаешь, что была фрау певицей, и отнюдь не храмового хора.
- Что вы, как можно забыть семью моего дорогого друга...
Она поморщилась.
А пудры не пожалела, прикрывая слишком уж здоровый для скорбящей особы румянец. Но это ладно, пудру я понять могу, не всем же повезло с цветом кожи, однако мушку-то зачем цеплять?
Над губой.
И в форме звездочки.
Мушки давно уже не в моде.
- Настолько дорогого, что вы даже соболезнований выразить не соизволили? - ядовито поинтересовалась фрау Мунц, присаживаясь на низенький диванчик. И платье задралось, выставив круглые сдобные коленки, обтянутые полупрозрачными чулками.
- Зато теперь я лично явилась, - я прижала к глазу платочек, надеясь, что вид у меня в должной мере скорбящий. - И мне интересно, что произошло?
Смотрела фрау Мунц не на меня, но на Диттера, который сидел тихо, обнимая уродливую свою тросточку. И крылья птицы поглаживал, и вообще складывалось престранное впечатление, будто мысли инквизиторские витают где-то далеко.
- Мне... неприятно об этом говорить.
- Что ей понадобилось, maman? - сестрица Патрика пошла в отца, что, следовало признать, было на редкость неудачным вариантом распределения крови.
Была она низкоросла.
Полновата.
И напрочь лишена и толики очарования. Круглое личико, пара подбородков. Пухлые щечки, которые мило сочетались с утиным носиком. И словно в противовес ему - тонкие губы.
Она говорила тонким визгливым голосом, повышая его к концу фразы.
- Когда вы оставите нас в покое? - она обняла матушку, прижавшись губами к щеке ее, и фрау Мунц нервно дернулась. - Маме плохо! А вы все не желаете...
- Что здесь происходит?
А вот и братец, ставший наследником.
Строг.
Серьезен. И очки в роговой оправе усугубляют общее впечатление редкостного занудства. А уж эти поджатые губы, вздернутый вялый подбородок... и корсет, который явно обрисовывается под слишком тесным пиджаком.
Клаус любил поесть, но в отличие от Патрика, эта любовь находила отражения в пухлом его теле. Его фигуре не доставало изящества и какой-то завершенности, что ли? Плечи были чересчур уж широки, подозреваю, благодаря ватним подкладкам, талия - объемна, а бедра по-женски округлы.
- Дознание идет, - Диттер прислонил трость к креслу.