...главное было, убраться подальше.
И спрятаться получше, потому что второй раз ему не позволят уйти. Как же... опора и надежда... а на самом деле счетовод, которого посадят за бухгалтерские книги, снимая с наследника тяжкое бремя финансовых забот. И не посмеешь отказаться.
Интересы собственные?
В свободное время.
Да и то...
...ему повезло.
Добраться до станции и сесть на поезд в столицу. Доехать. Не попасть в руки мошенников и избежать вербовщиков, которые охотно рассказывали про моря и колонии, про прекрасную жизнь там, которая начнется вот сразу по окончании контракта.
Всего-то пять лет в армии.
Или три на море.
Зато и питанием обеспечат, и одеждой, и останется лишь малость - деньги копить на счету в банке... или молодой человек не верит? Ах, верит, но иные планы имеет? Может, он передумает? В колониях до сих пор неспокойно, а где юноша столь доблестного вида может отличиться, как не на войне?
Или вот пусть выпьет.
За здоровье.
Чье? Не суть важно. Все пьют, или юноша боится...
...он не боялся, но был достаточно разумен, чтобы отказаться от посиделок с мрачноватым типом, явно вознамерившимся выполнить план по контрактам. И достаточно ловок, чтобы улизнуть в толпе.
И везуч.
И вообще... он знал, к кому шел.
Мейстер Брюнц, которому он написал однажды, совершенно наугад, не зная, у кого еще спросить совета... и чудо, что письмо, подписанное просто «величайшему ученому современности», дошло по адресу. А еще чудо, что его прочли.
И ответили.
Переписка, завязавшаяся с мейстером, длилась два года.
Да, пришлось лгать.
Представиться не учеником, но молодым наставником, которого несказанно увлек сложный мир математических исчислений...
...ему так не хватало кого-то, с кем можно было поговорить. А мейстер, похоже, тоже был одинок, иначе как объяснить, что в письмах нашлось место не для одних лишь формул.
А уж приглашение...
...как было не воспользоваться шансом?
Письма Фердинанд забрал с собой, доказательством своей личности. И однажды дождливым осенним днем - осенью столица превращается в на редкость мерзкое место - постучал в дверь на Цвтеочной улочке.
Ему открыли.
- Мейстеру было сто девятнадцать лет. И первое, что он сделал, когда понял, кто я и чего хочу, поколотил меня зонтиком. За глупость. И сказал, что я не должен был рисковать... - дядюшка усмехнулся. - Следовало написать ему, а уж он нашел бы способ решить проблему. Дорога же опасна...
...в шестнадцать я осталась совсем одна.
И впервые выбралась за пределы городка, который полагала по-настоящему скучным. Как же, манила столица... балы, званые вечера...