— Придумал или, правда, приснилось?
— Правда.
— У меня тоже пираты были в роду. Я чувствую.
— Правда?
— Конечно. — Витя говорил совершенно искренне, будто сам в этот миг верил. — Мы же моряки. Могут у нас быть похожие тайны в прошлом? Могут. Мы, может быть, даже породнились сейчас. Вполне. Мне точно подобные сны снились. Как-то раз, в тропиках, когда пытался заснуть на палубе и смотрел на звёзды. А потом вырубился и проснулся от ветра и брызг. И точно, подумал тогда, что это со мной уже было: ветер, брызги, мачта тычется, как школьная указка, прямо в созвездие Южный Крест. И голос… Учительский такой…
— Что он сказал?
— Сказал, что, мол, «верной дорогой идете, товарищи!»…
— Это же Ленин сказал!
— Может и Ленин, а только под мачтой в небе и во сне. А Ленин не мог иметь родственника-пирата?
— Ленин — вождь пролетариата. А вожди от моря далеки, как чайки от городской свалки.
— Не скажи, Шпринг. С этой перестройкой в стране и чайки просторы морские на горы мусорные поменяли — до самой Москвы воронье вытеснили.
Шпринг спешил продолжить сближение позиций:
— А если тебе Ленин приснился, значит, точно — в Россию вернёмся. Я сны хорошо разгадываю. А если про мусор — это к плохому.
— К плохому? Язва ты, Шпринг. Не можешь, чтобы плохое не вспомнить. Но чайки тебя оправдывают, что-то морское в разговоре прослеживается. Пиратская, ты, душа. Потому вот и кровь у тебя, как у рыбы, холодная, в смысле. Напевает.
Не скрипя, не ахая,
Сам рвану рубаху я,
Пусть душа раскрыта, как рояль,
Спят друзья на родине,
Жизнь как будто пройдена…
Снятся мне родимые края.
— Как ты можешь петь в клетке? Тебя акула ждёт!?
Витя откровенно рассмеялся и продолжал напевать:
Товарищи и родичи,
Мы все теперь — народище!
Нам родина — и Крым, и Магадан.
И нам других не надо мер —
Мы рождены в СССР,
Улыбками любимым городам.
Где-то далеко гремят барабаны.
— Слышишь, Шпринг, это мои барабаны гремят. Чтобы я этой акуле глаз вырвал.
Шпринг оглядывается с недоумением и испугом.
— Эта акула раз в десять лет приходит и её все на побережье боятся, а ты?!
Витя смеётся и поднимается в клетке во весь рост:
— А я кто? Лучший тралмастер Советского Союза! Я, может быть, один такой в мире остался. Я бы сам в барабан сейчас врезал. Чтобы громко, до самого неба! Я стихи писал, Шпринг! Ты хотел хоть бы раз сказать громко и в рифму.
Спасибо, друг, тебе я говорю, —
Мы как канат сплелись в единоверцы,
Мы все с тобой отдали кораблю,
И океан — он из морского сердца.
Весь океан до облака залит
Из наших вен, как продолженье тела…
Мы полним море, чтобы корабли
Всегда могли свою работу делать.