— Можно, я за него отвечу? — Митрофан улыбался, как дурашливый клоун.
— Ты кто?
— Митрофан. Подводник.
— Сарафан? — Бычара сделал вид, что не расслышал и все засмеялись вслед за его «Га-а!» — Хочешь нырнуть в подвал?
— А кто будет против меня?
— Это становится интересно, публика! Вечер продолжается! Все по местам! Ставки двойные! Этот придурок — гвоздь программы. На ловца и зверь бежит. Не боишься проиграть, подводник?
— Мы ещё не обговорили условия.
— Мы?! Нет — каков нахал! Вы все слышали? Он хочет обговорить условия? С кем? Со мной? У тебя нет условий, мужик. И у него, твоего певца голубоглазого, — тоже нет. И у вашего писюгана — нет шансов. Вы — мясо. Утреннее мясо для моих собак. Понятно?
— А кто против нас? — Мотя опять улыбался, и опять — как клоун.
— Слушай, мужик, ты псих, что ли? Мы все — против.
— А оружие? — Митрофан дразнил своим спокойствием и улыбкой, и это, кажется, начало заводить всех в какой-то истерический мандраж. Кто-то уже откровенно хихикал.
— Оружие тебе? А какое оружие ты хочешь?
— А что там у тебя за поясом? Наган, что ли?
— Хочешь?
— Нет, не люблю шума.
— Это правильно. — «Самурай» на минуту задумался и потом огласил:
— Слушайте все. В подвал войдут: мужик-подводник и пацан-мишень на помощь тому, который уже там, без оружия, разумеется, и десять наших, с оружием. Десять человек, мужик, достаточно?
— Комплект. А время? Времени сколько даёшь?
— Ну, ты клоун, подводник. И улыбка у тебя — клоунская. Времени даю — десять минут.
— Улыбка, Сарай-самурай, — смертельная. Дай двадцать, пожить хочется, — Моторист дурашливо заскулил. Вокруг заулыбались.
«Сарай» подобрел:
— Ладно, двадцать минут. И нам на выпить-закусить удобнее. Ха-ха-ха!
— Пацана моего оставь здесь, а то не честно получается — из него мишень не стандартная, на весь твой экран. — И Мотрий показал руками и улыбкой, что это, мол, никуда не годится.
— Ладно, пусть остаётся здесь, пропоёт по тебе упокойную. Что ещё, смехотунчик ты наш? Так и быть, под водой тебя упокою.
— Дай хоть тарелку с закуской и бутылку, которую не допили, — Мотя продолжал улыбаться, как идиот, и тянул уже со стола начатую бутылку и тарелку с оливками.
«Сарай» мотнул головой и засмеялся:
— Был бы ты таким живучим, как просишь, мужик, я бы на тебе золотые ставки делал. И косточками от оливок не подавись раньше времени, моим ребятам обидно будет. — Вокруг дружно рассмеялись, будто договорились о чём-то приятном.
— Ставки! Ставки! — кричал кто-то официальным голосом. — Вечер начинается!
На мониторе — пространство подвала. Единственная лампочка освещает то место, где сидит первый. Какие-то стеллажи, обломки промежуточных стен, старый автобус и стол с тремя стульями — вот и всё, за что цеплялся взгляд и что могло стать убежищем на две-три минуты. Подводник вошёл, замер, прислушиваясь, и плотно прикрыл за собой дверь, огляделся и мягко перешёл в тень автобуса, став невидимым на мониторе. Мягкость его движений была самым неожиданным впечатлением, будто другого человека пропустили в подвал — не этажерку с тарелкой. Потом он показал свою спину, под столом. Пока все следили за этой спиной — исчез с экрана плачущий первый. Спина была на месте, и это успокаивало болельщиков игры и охоты.