— Мастер Викс?
— Мой учитель.
— Он где-нибудь выставлялся?
— Нет.
— Не хотел? Или даже не пробовал?
— Для него это было неважно. Он обучал живописи, давал частные уроки…
Орман хмыкнул, на мгновение оторвавшись от мольберта.
— Интересно, чему может научить человек, начисто лишенный амбиций?
— Рисованию?
— Скорее, как быть голодным.
Я поразилась насмешке, прозвучавшей в его голосе. Поразилась и разозлилась.
— Мастер Викс был чудесным человеком. Он научил меня всему, что я знаю, подарил мне возможность писать. Ничего плохого в том, что он посвятил свою жизнь обучению детей, я не вижу.
— Что хорошего в том, чтобы умереть в забвении?
— Вы ничего о нем не знаете.
— Ну разумеется. Никто не знает. И не узнает, смею предположить.
— Я всегда буду его помнить! — воскликнула, сжимая руки в кулаки.
Злиться, когда ты обнажена, как-то… противоестественно, но я злилась. Не просто злилась, мне хотелось высказать Орману все, что я о нем думаю.
— Только ты и будешь. И еще парочка-другая учеников, между делом, когда взгрустнется.
Задохнувшись, приподнялась на постели. Но прежде чем мне в голову пришел достойный ответ, Орман произнес:
— Сколько ты хочешь за «Девушку в цепях»?
От неожиданности замерла. Сама мысль о том, чтобы ее продать, показалась кощунственной, но ведь это разом решило бы мои проблемы. Не все, разумеется, но на время, что я буду искать работу, поможет оплатить жилье. Не голодать и даже выкупить подарок леди Ребекки, который достанется владельцу ломбарда, если я не найду деньги за пару недель. Даже если Орман мне предложит половину суммы, что предлагала герцогиня, даже если он предложит мне треть или четверть, это стало бы моим спасением. Но…
Продать «Девушку»?
Продать ее этому порочному, развращенному типу, привыкшему получать все?!
— Нисколько, — сказала я. — Эта картина не продается.
— В этом мире продается все.
Я спокойно посмотрела ему в глаза:
— Вы ошибаетесь.
Он приподнял бровь.
— Сто тысяч.
— Чего? — Я моргнула.
— Сто тысяч анталов, Шарлотта.
Слова во мне кончились. Как-то разом.
Сто тысяч анталов — сумасшедшие деньги, приданое Лины (она сказала по большому секрету) оценивали в сто пятьдесят. На них можно не только снять жилье подороже и безбедно жить несколько лет, на них я смогу открыть художественный салон. Свой салон, первый в Лигенбурге салон искусств, который будет содержать женщина. Салон, где я смогу выставлять свои картины без насмешек и снисходительных взглядов, без разворотов в сторону двери.
Не знаю, что было хуже — сама мысль о такой возможности или то, что я ее допустила. А может быть, моя заминка, отразившаяся в его глазах откровенной насмешкой. Стоило немалых усилий остаться спокойной и выдержать этот взгляд.