Над руками Ормана взметнулись изумрудные искры, за секунду собравшиеся в магические плети. Силой, хлынувшей от него, ударило наотмашь: убийственной, яростной, мощной. Обрушившейся на Ирвина столь стремительно, что едва сформировавшийся щит лопнул с первого удара.
— Нет! — вскрикнула я, но его уже отшвырнуло к стене.
Протащило по комнате, сбивая с пальцев ставшее беспомощным пламя. Искры брызнули в стороны и растаяли в зелени жалящих воздух змей. Змей, набирающих силу для новой атаки. Метнулась к Ирвину, игнорируя яростный крик:
— Шарлотта, назад!
— Нет, Ирвин! Он говорит правду!
В воцарившейся тишине было слышно только шипение зеленых змей. Протянувшись над полом, они вспарывали воздух, подчиняясь малейшему движению Ормана. От бьющейся в его руках силы меня трясло, от этого и от застывшего в глазах Ирвина непонимания. Еще мгновение — и случится непоправимое, именно это чувство заставило шагнуть ближе, коснуться напряженной ладони.
— Это правда, — повторила я. — Ирвин, пожалуйста. Нам надо поговорить.
К счастью, остановился. Пламя над его ладонями погасло.
— Так и будете здесь стоять? — процедил он. — Или позволите нам объясниться?
— Позволю. — Орман ногой подвинул стул и сел, положив трость себе на колени.
Плети растаяли в воздухе, но несмотря на это, меня по-прежнему колотило. Последняя волна магии прокатилась по мансарде, и я глубоко вздохнула.
— Пойдем, — прошептала и указала глазами на дверь.
Не сказать, что в коридоре стало легче, но по крайней мере, здесь не было его. Свет проникал только через маленькое оконце, до которого было добрых парочку ярдов. На лицо Ирвина легла темная тень, хотя глаза метали молнии.
— Как это получилось, Шарлотта? Он тебя заставил?
— Он… — Вспомнился взгляд Ормана, трость и змеящиеся над комнатой плети. Подземелье замка и волна магии, от которой до сих пор подрагивали пальцы. Скажу правду, и Ирвин вернется в мансарду. Он не оставит меня Орману, а я не прощу себя, если с ним что-нибудь случится. — Нет. Я просто очень хотела выставляться.
Удивительно, как легко далась эта ложь.
— Прости. Не знала, что этот долг так работает. Думала, мы успеем сходить в парк.
Сцепила руки за спиной, чувствуя, как все внутри леденеет. Глядя, как меняется родное лицо, становясь недоверчивым, изумленным, как это недоверие впивается в сердце болью, ничуть не слабее долговой метки. Казалось, что я не смогу вытолкнуть из себя ни слова, но молчать сейчас было нельзя.
— Ты ведь знаешь, что я всегда рисовала, с детских лет, но… Мне надоело ходить из салона в салон, слушать насмешки и всю эту чушь, что женщины не достойны и ни на что не способны.