Работа у Шилова была такая: утром, с петухами, в ремонтную, ночью домой. Собственно, дома не было. Он спал на сеновале, и это оказалось счастьем — провалиться в пряно пахнущую мякоть и сразу, мгновенно, уснуть…
Тех денег, которые Шилов заработал в колхозе, хватило и ему на костюм, и на зимние пальто малышам. Слишком уж быстро они росли, малыши. А нужно было еще купить кучу всяких вещей, и Дмитрий обрадовался, увидев объявление: «Требуются ученики сварщиков… Работа ночная». Его устраивала ночная работа. Тем более что учеником он рассчитывал быть недолго. Уже через месяц он получил третий разряд.
Усталости он не чувствовал. Четыре часа сна в сутки — вполне достаточная норма для двадцатидвухлетнего человека. Зато он пережил радость нового открытия: ночной Ленинград.
Странно выглядел пустой огромный город. По ночам бригада ремонтников чинила или меняла трамвайные рельсы. Падал снег. В снегопад вспышки электросварки были ярче; казалось, электрическая дуга зажигает снежинки, и огонь перебрасывается с одной на другую. Пустой город, снегопад, голубой огонь, спящие дома и дворцы, Суворов возле Кировского моста, черный провал Невы — да разве может быть что-нибудь дороже?
Когда умер отец, Шилов пошел на прием к декану.
— Вот заявление. Я должен уйти. Мне нужна характеристика для поступления на завод.
— На завод? — переспросил декан. — Вы уходите с третьего курса? — Он листал документы Шилова. — Круглый отличник. Погодите, это не вашу работу мы печатали в «Вестнике»? Кажется, о причинах появления дефектов в сварных швах?
— Мою.
— И вы уходите?
— Да.
Декан качнул головой. Жаль. Очень интересная была работа. Может быть, мы чем-нибудь… Шилов ответил — нет, ничем. Декан протянул ему руку.
— Вот что, — сказал он. — Если вам что-либо понадобится в институте, если захотите вернуться, хотя бы на вечернее отделение, — приходите ко мне. — Он подумал и повторил: — Жаль. Вы могли бы стать интересным ученым.
— А я и стану ученым, — спокойно ответил Шилов. — Ну, не в двадцать шесть, как вы, в тридцать шесть. Какая разница?
Единственное, что он умел делать, — это работать. Он по-прежнему не знал усталости, и после того трудного года, что остался позади (ночью — работа, днем — институт), одна смена вообще казалась чепухой. Будто бы и не отработал восемь часов.
Зато он не умел быстро сходиться с людьми, и два с лишним месяца только приглядывался к ребятам из бригады. Молчаливый, как Савдунин, Дмитрий неохотно вступал в разговор. Если к нему обращались, он коротко отвечал, вот и все. Но если бы его спросили, кто больше всех нравится ему в бригаде, он бы сказал — Козлов. Не всегда веселый, вечно занятый, кроме работы, комсомольскими делами Володька; не насмешливый до злости Непомнящий; и, конечно, не этот выпивоха Лосев, — а Козлов. Он скорее чувствовал, чем понимал этого парня.