— «Какая смесь всех будет наций!» — читает вслух перед самым розыгрышем «Дерби» какой-то, очевидно, успевший все проиграть господин. Ему осталась только поэзия!.. Он ею и наслаждается, штудируя громко один из спортивных листков с другим субъектиком, тоже, очевидно, прогоревшим. — «Какой великий будет съезд из всевозможнейших плантаций роскошных, пышных “львиц-невест”. Какие будут туалеты! Да, отличатся москвичи! Все будут “ярко” так одеты, сердца все будут горячи!»
— Даже чересчур «горячи», — критикует проигравшийся господин стихи. — Нет, в другой газетке стишки лучше. — И, вынув из бокового кармана новый листок, горе-тотошник читает со смехом: — «Дерби скачек день бесценный! Все пред ним и тлен, и чушь!.. Не страшась жены презренной, на Ходынку едет муж. Все портнихи сбились с толку и наряды дамам шьют… Зубы муж кладет на полку, говорит друзьям: “Капут! Черт побрал бы все наряды, нет «аржанов» на игру! Обирать нас жены рады, деньги мечут, как икру”…»
Жара была страшная. Казалось, солнце заодно действует с тотализатором, разжигая страсти…
При гробовом молчании толпы, красивой группой двинулись «дербисты» от столба; костюмы жокеев были всех цветов радуги, и много «тотошкинских радужных», поставленных на них в тотализаторе, вез на себе каждый из наездников. Когда лошади скученной толпой были за несколько сот метров до выигрышного пункта, вся «масса», как один человек, зарычала: каждый «призывал» свою лошадь…
Клавдия также очень волновалась… Она держала пари с Наглушевичем и, притом, еще дала двести рублей на съедение тотализатору… Но тревога Льговской была напрасна: Клавдия выиграла! Счастье Наде Мушкиной первый раз улыбнулось, но к благополучию ли?!
— Я готов проиграть вам еще и последние пятьсот рублей! — воскликнул фельетонист. — Выбирайте вашу лошадь!..
Клавдия посмотрела в афишу и выбрала.
— А, здравствуйте, Наглушевич! Как играете? — пьяным голосом «допрашивал» фельетониста, подойдя к его «незащищенной» ложе, совершенно плешивый, бездарный «гражданский» поэт, некий Безделев. — Я вот с «издавателем» здесь Илюхиным орудую. Хочет, ловкач, меня «Дерби» умаслить, чтоб я защитительную статейку тиснул в «Помойной яме»… Просит, шельма, его воровское имя реабилитировать и честных людей оклеветать. Что же, с удовольствием, — нас за клевету не раз уже били, даже здесь, на скачках!..
Наглушевич презрительно молчал. Поэт без слов понял «генерала» и быстро исчез.
— Что это за шут? — спросила Клавдия.
— Да так, — раздраженно ответил Наглушевич, — одна дрянь… На средства жены живет и клеветой в прессе промышляет: не стоит говорить!