Маргарет и Джинни уже догадались: они обе видели, как она с утра несколько раз кряду склонялась над тазом. Марсали поймала заботливый взгляд синих, так похожих на ее собственные глаз тетки, метнувшийся к ее животу — и вверх, ей в глаза; быстро кивнула в ответ и улыбнулась.
Назавтра они вместе уезжают домой, в Бринэйр. Отец Патрика весь месяц напропалую ухаживал за вновь обретенной женой, стараясь на свой грубоватый манер загладить свою вину перед ней. Быть может, вернейшее свидетельство его раскаяния было как раз то, что он не требовал немедленного возвращения Маргарет; напротив, позволил ей провести у брата столько времени, сколько понадобится, чтобы принять обдуманное решение. Марсали втайне гадала, не направляют ли непривычно учтивое поведение маркиза умная подсказка и верная рука Патрика.
Так или иначе, ей было совершенно ясно, что тетя Маргарет любит Грегора Сазерленда — неуживчивого, сварливого, скрюченного подагрой. До конца Марсали ее понять не могла, но иногда и сама замечала у Грегора Сазерленда проблески остроумия, а кроме того, от него действительно исходила некая сила, снискавшая ему преданность и уважение всего клана. Хотя и медленно, он преодолевал усвоенные сызмальства убеждения в том, что любовь — это слабость, а сострадание — грех. Он учился быть другим ради Маргарет. И ради сына.
Марсали казалось, что любовь расцветает повсюду вокруг нее. Только накануне вечером Джинни призналась ей, что намерена сказать «да» в следующий раз, когда Хирам попросит ее руки; подобное в последнее время случалось чуть ли не каждую неделю. Рассказывая об этом, она хихикала, как девчонка, и впрямь будто бы помолодела на добрый десяток лет. Синие глаза ее искрились, как озеро под солнцем.
Что до Сесили, то ее взгляд провожал Руфуса повсюду, и Патрик под большим секретом поведал Марсали, что его друг, к потехе Хирама, положительно околдован чарами ее младшей сестрички. Сесили уже не зарывалась в книги, как бывало, а прилежно училась всему, что следует знать женщине. Хотя у Руфуса и не было титула, он был старшим сыном в большой и уважаемой в Лоуленде семье, да и граф Эберни уже заявил, что урок старшей дочери пошел ему впрок и он благословит младшую дочку выйти за любого, кто ей по сердцу, — лишь бы дождалась, пока ей сравняется шестнадцать. Он больше не хотел, чтобы дети убегали от него.
А следовало подумать и о Гэвине, который стал невероятно любезен с юной Элизабет, проводившей у его изголовья куда больше времени, чем это было необходимо, пока он гостил в Бринэйре, оправляясь от ран. Быть может, однажды…