— Нет! Нет! Ну что вы!
— Спокойной ночи, спокойной ночи, — торопливо, — дай вам Бог хорошего аппетита к ужину. Не буду вас больше беспокоить. Если хотите, я начну с ним хумаш. Это редкий случай для ребенка, который так недавно ходит в хедер. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи!
— Ох, ох, ох! Жизнь — слепой жребий. Слепые прыжки во тьме. Спокойной ночи, ой, ой! Чертов день! — бормотал про себя ребе...
Скрипнула задвижка. Открылась и закрылась дверь. И презрительный голос отца:
— Старый дурак! Слепая старая кляча! Но на этот Раз он сделал доброе дело!
Давид опять почувствовал как напряглось тело матери.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она.
— Сейчас скажу, — ответил он зловеще, — нет, я даже и говорить тебе не стану. Оно скажет само за себя. Ответь мне, где был мой отец, когда я женился на тебе?
— Зачем ты спрашиваешь, если сам знаешь? Он был мертв.
— Да, я знаю, — ответил он, нажимая на слова. — Ты видела мою мать?
— Конечно! Что на тебя нашло, Альберт?
— Конечно! — медленно повторил он с презрением. — Видела ли ты ее до того, как я сам ее привел?
— Чего ты хочешь, Альберт?
— Ответа без обмана, — прошипел он. — Ты знаешь, о чем я говорю! Прекрасно знаешь. Она приходила к тебе одна? Тайком? Ну? Я жду!
Она раскачивалась в нерешительности. И, наконец, спокойно ответила:
— Ты же знаешь, что приходила.
— Ха! — Он даже сдвинул стол с места. — Я знаю! О, я знал ее натуру! И она сказала тебе, да? Она предупреждала тебя! Против меня! Она сказала, что я сделал?
— Об этом ничего не было сказано!..
— Ничего? О чем "об этом"? Не притворяйся наивной!
— Ничего! — отчаянно повторила она. — Перестань мучить меня, Альберт!
— Ты ничего не говорила, — неумолимо настаивал он, — ты ни о чем не спросила меня, не спросила, что я натворил? Она рассказала тебе!
Мать молчала.
— Она рассказала тебе! Что у тебя язык отнялся? Говори!
— Ах!.. — и остановилась. Только Давид слышал дикое биение ее сердца. — Не сейчас! Не при нем!
— Сейчас! — рявкнул он.
— Она мне рассказала, — ее голос дрожал, — и она говорила, что я не должна выходить за тебя. Но какое это имеет...
— Значит, говорила! А другие? Кто еще?
— Почему ты так хочешь это услышать?
— Кто еще?
— Отец и мать. И Берта, — она говорила с трудом, — они знали. Я никогда не говорила тебе, потому что...
— Они знали, — прервал он ее с горьким торжеством, — они всегда знали! Так почему они позволили тебе выйти за меня замуж? Почему ты за меня вышла?
— Почему? Потому, что никто из нас ей не поверил.
— О, — саркастически, — вот что? Как легко вам было не поверить! Но она клялась, что так и было! Она должна была клясться, так она меня ненавидела. Она сказала тебе, что мы с отцом поругались в то утро, что он ударил меня и что я поклялся отплатить ему? И крестьянин видел нас издалека. Она сказала тебе? Этот крестьянин говорил потом, что я мог бы это предотвратить. Что я мог остановить быка. Но я и пальцем не шевельнул! И бык проткнул его рогом. Это она тебе сказала?