Он подкрался к своей двери, и его коленки выбивали дробь в тишине. За дверью кто-то засмеялся.
...Кто? Она? Мама? Да! Она! Она ничего не знает! Если бы знала, не смеялась бы...
И все же он весь дрожал, открывая дверь.
— Давид! Давид, детка! Где ты был?
— Мама! Мама! — Но бросаясь к ней на грудь, он заметил краем глаза бородатую фигуру за столом. И только убежище в углублении между ее грудями заглушило крик ужаса.
— Тише. Успокойся, милый. Не бойся. — Она раскачивала его, прижав к себе.
За его спиной прозвучал суровый, полный издевки голос отца:
— Да, успокаивай его! Ласкай его!
— Бедняжка! — Ее слова доходили до него через ее грудь. — Его сердце бьется, как у воришки. Где ты был, моя жизнь? Я чуть не умерла от волнения. Почему ты не пришел домой?
— Заблудился! — простонал он. — Я заблудился на Авеню А.
— Ах! — Она еще сильней прижала его. — Из-за того, что ты рассказал эту странную историю?
— Я все это выдумал! Я выдумал!
— Выдумал? — мрачно спросил отец за спиной. — Ах да, выдумал!
Он почувствовал, как мать вздрогнула.
— Ой! Ой! Ой! — вырвалось у ребе, — я вижу, что плохо сделал, придя сюда. Да?
Никто не ответил на его вопрос.
— Хватит скулить, ты! — прошипел отец.
— Но что мне было делать? — опять начал ребе; несмотря на все свои горести, Давид удивился умоляющим ноткам в его голосе. — Нужно было выгнать его со всей этой болтовней. И задать ему такого, чтоб дети его детей громко плакали. Но как я мог не поверить ему? Такая невероятная история не может не быть правдой. Его отец — гой, органист в церкви. Его мать умерла...
— Что! — Два голоса, но какие разные интонации!
— Вы, миссис Шерл — его тетя! Такую историю вряд ли услышишь до прихода мессии.
Опять молчание, и потом, словно тишина ломалась от напряжения, отец заскрежетал зубами.
— Но теперь я вижу, что это шутка! Без сомнения! Это ваш ребенок! Всегда был! О чем тут беспокоиться? Ха, ха! Шутка! Про охотника и медведя. Понимаете? Чего эти дьяволята не изобретут! Ха, ха! Шутка!
— Да! Да! — тревожный голос матери.
— Хм-м! — дикий храп отца. — Слишком ты легко соглашаешься! Откуда у него эта история? Пусть говорит! Где он слышал? Это Берта, эта рыжая корова? Кто?
Давид застонал и сильнее прижался к матери.
— Оставь его, Альберт!
— Вот как ты говоришь? Ничего, мы выясним!
— Но я думал, вот я — ребе, и мой долг сказать вам. По крайней мере, чтобы вы знали, что он знает.
— Ничего страшного, — мать остановила его жестом руки, — прошу вас, не беспокойтесь!
— Ну, хорошо! Хорошо! Мне нужно идти! Синагога! Уже поздно. — Скрип его стула и шарканье ног заполнили паузу. — Так вы не сердитесь на меня?