Почему? Ты сам не понимаешь? В нашей семье девять человек. Слугам и посторонним все стало известно. Родители надеялись, что я скоро последую за тобой. В доме не было денег. Лавка разорялась. Сыновья еще не выросли...
— О, стоп! Стоп! Я все это знаю. Про кого это они прослышали — про тебя или про меня?
— Ты настаиваешь? Про тебя, конечно! Твоя мать рассказывала всем.
— И им было стыдно, да? Понимаю! Но теперь я тебе расскажу мою версию. Я здесь в Америке потею, собирая гроши на твой паспорт, и голодаю. За тысячи миль. Один. Не пишу никому, кроме тебя. Теперь! Он родился слишком рано, чтобы быть моим. Ты ждешь это время. Всего месяц или два. И потом ты пишешь, что у меня сын! Радость! Удача! У меня сын. Но когда вы приплыли, ты испугалась. Семнадцать месяцев слишком мало для такого парнишки. Я так и думал, что ему не семнадцать, а двадцать один. Думаешь, я забыл? Я все помню! Органист, да? Гой, помоги тебе Бог! Теперь мне ясно! Но моя кровь! Моя кровь говорила мне!
— Ты сумасшедший! Нет другого слова!
— Ну и что? Для тебя подхожу. Так они и рассудили — старый набожный обжора со своей женой. Ты знала органиста? Ну, почему не отвечаешь?
— О, Альберт, оставь меня! — Она судорожно встряхнула Давида. — Оставь меня, ради Бога! Зачем так позоришь — ни за что. Это больше, чем я могу вынести. Давай больше не будем об этом говорить! Позже! Завтра! Я уже дважды страдала за это.
— Дважды! Ха! — засмеялся он. — Вот ты и проговорилась! Так ты знала органиста?
— Ты считаешь, что знала? — Ее голос вдруг стал каменным.
— Знала? Скажи.
— Да, знала. Но это было...
— Знала! Знала! Все сходится! Посмотри! Посмотри сюда! Зеленая пшеница — выше человеческого роста, Это поразило твое воображение, да? Летние восторги! Но я женился в ноябре! Молчи! Ни слова! Что бы ты ни сказала, будет ложью!
— И ты веришь? И ты веришь? Тому, что ты говоришь! Ты можешь этому верить?
— Верю ли я солнцу? Я чувствовал это годами, говорю тебе! Мои ноги натыкались на это при каждом шаге и повороте. Это стояло у меня на пути, опутывало меня! Ты знаешь, что это так! Ты никогда этого не замечала? Тогда почему недели и недели проходят, а я совсем не мужчина? Не мужчина, как другие мужчины? Ты понимаешь, о чем я говорю! Ты должна понимать, раз ты знавала других мужчин. Я был отравлен догадкой! Порча нашла на меня! Я чувствовал это! Ты понимаешь? И оказалось, что так оно и есть!
Она поднялась. И Давид, все еще у нее на руках, все еще держась за ее шею, не смел ни дышать, ни плакать, не смел поднять глаза из укрытия на ее груди. Голос отца приблизился и, как розга, сплетенная из жестких, металлических слов, хлестал по спине.