Невольно задаёшься вопросом: переживаемый нами сегодня переход земледельческих народов в индустриальную эру не таит ли внутри себя какую-то скрытую религиозную компоненту, таинственным образом влияющую на происходящие события?
На первый взгляд, сравнение с переходом в земледельческую эру не кажется правомочным. Рука об руку с научным прогрессом в Европе и Америке победно распространялся атеизм, который, казалось бы, клал конец религиозным исканиям, раздорам и войнам.
«Бог умер!» — объявил в конце 19-го века немецкий философ Фридрих Ницше.
Ему вторил француз Лебон: «Сегодня небеса остаются пусты».
Дальнозоркий русский мыслитель Николай Бердяев писал: «Мы не привыкли даже думать, что с представителями нашего духовенства… можно спорить о животрепещущих вопросах».[742]
Но всё изменится, и аналогия станет правомочной, если мы попробуем взглянуть на воинствующий атеизм как на разновидность новой религии, в которой роль верховного арбитра отнята у небожителей и отдана человеческому разуму. Его научные достижения и технические изобретения окружили его таким ореолом, что по своей власти над душами людей, он стал сравним с древнеримским императором. Отменить все прежние верования и узурпировать трон верховного судьи сначала в России, а потом и во многих других странах, сделалось естественным следующим шагом.
Законы разума казались наилучшим средством объединения людей в согласии и мире. Что бы там ни писал Иммануил Кант в своей «Критике чистого разума», «Логика» Аристотеля оставалась непоколебленной и давала простые и выполнимые инструкции, как отличать правду от лжи, правильные суждения от неправильных. Бескрайние возможности манипулирования и имитации правды оставались до поры скрытыми от взора новообращённых атеистов.
Понятно, что эта новая религия завоевала, в первую очередь, сердца дальнозорких. Сколько веков им приходилось сгибаться перед диктатом церкви, делать вид, что они верят в ангелов и чертей, в непорочное зачатие, в воскрешения из мёртвых, в превращение воды в вино, в адские муки, в покупку райского блаженства за приличную цену, в лечебные свойства молитв и святых мощей! Они пытались утолять свой порыв к высокому и загадочному, создавая тайные общества либертинцев, вольнодумцев, масонов, нигилистов.
Близорукие отнеслись к религиозному перевороту с недоверием, но не воспротивились ему с оружием в руках, как это случалось много раз при введении христианства в Древнем Риме. Гражданские войны новой эры разгорались главным оброзом вокруг вопросов о справедливости, как их формулировали политические страсти. Справедливо ли держать чёрных в рабстве? А справедливо лишать белых южан их имущества и заставлять менять устоявшийся за полтора века порядок жизни? Справедливо ли, что один живёт в особняке на Неве, а другой — в ночлежке с клопами? Что один владеет всеми пароходами на реке Янцзы, а другой должен всю жизнь гнуть спину на рисовом поле? Политические раздоры теперь раздирали народы и даже отдельные семьи с такой же безжалостностью, с какой когда-то убивали друг друга католики и протестанты, шииты и сунниты.