Отец и дочь наперебой заговорили на гальего – местном диалекте, смеси испанского и португальского, на которой говорят в Галисии.
Мара учила Карли своему языку, но сейчас эти двое говорили слишком быстро, спеша поделиться друг с другом новостями, так что Карли почти ничего не понимала.
Наконец отец Мары приглашающим жестом указал на распахнутую дверь.
– Я приготовил caldo galego. Заходите же!
Мара подтолкнула Карли к крыльцу.
– Овсяная каша с капустой, картошкой и вообще всем, что найдется в погребе! – пояснила она с радостно блестящими глазами. – Моя любимая!
Карли робко двинулась вперед.
– Bos días![55] – поздоровалась она с отцом Мары.
Тот, явно довольный, улыбнулся еще шире и стиснул ее в медвежьих объятиях.
Уже неплохо.
Затем Мара взяла ее за руку и притянула к себе.
– Это Карла Карсон. – И, крепко сжав руку Карли, наконец набралась смелости произнести вслух то, что так долго оставалось несказанным: – Мы с ней любим друг друга.
11 часов 56 минут
по времени Восточного побережья
В реабилитационном центре больницы при Джорджтаунском университете Монк подбадривал жену:
– Давай, солнышко! Ты сможешь! Еще пара минут – и обед!
Кэт бросила на него свирепый взгляд.
– Погоди, еще догоню тебя и врежу! – пропыхтела она.
Опираясь на параллельные брусья над полом, Кэт заново училась ходить – одну за другой передвигала ноги. Она взмокла от усилий – капли пота выступили даже на лбу. С болью в сердце Монк смотрел на жену, старался подбадривать ее шутками и прибаутками. Однако понимал: надо радоваться. Им невероятно повезло.
В сущности, случилось чудо.
Множество неврологических тестов так и не смогли объяснить, что произошло с Кэт. «Сигма» ограничила доступ к ней врачей и исследователей, а само происшествие получило гриф секретности и сохранялось в строгой тайне. Доктор Темплтон регулярно прилетала сюда из Принстона и наблюдала за состоянием нейронной пыли, которая теперь работала сама по себе, заряжаясь частично от электротока в мозгу Кэт, частично от некоего броуновского движения, возбуждающего пьезоэлектрические кристаллы. Исследование под электронным микроскопом показало, что кристаллы претерпели изменения на атомном уровне – но никто не мог объяснить, в чем именно состоят эти изменения, и не мог их воспроизвести.
Самым же таинственным было то, что нейронная пыль образовала на коре мозга Кэт отчетливый, ясно видимый рисунок – фрактальные спирали.
Монк ничего в этом не понимал, но точно знал одно: кто за всем этим стоит.
Твоя жертва не будет напрасной.
Так сказала ему Ева.
Сейчас, глядя на жену, он думал: если это был прощальный дар Евы, никакого иного дара он не пожелал бы.