— Так лучше уж сказать и душу облегчить!
Отец Хили прочистил горло:
— Я много от кого слышал, что гибель ребенка Бриджид Линч — это твоих рук дело. В этом несчастье винят тебя. Ко мне приходили люди, утверждавшие, что ты и саму Бриджид хотела отравить.
Нэнс подняла глаза на священника:
— Да уж, обвинили так обвинили.
— Давала ты ей ягоды паслена? Да или нет?
— Паслен — не яд, если давать умеючи.
— Как мне известно, это то же, что белладонна.
— Ее муж пришел ко мне за снадобьем для нее. Она стала ходить во сне, и он забеспокоился. Я не убийца, отец, и травы я собираю не иначе, как с молитвой. Именем Господним.
Отец Хили покачал головой:
— Я вот что скажу тебе, Нэнс Роух, что все эти твои штучки с травами… Это поругание святых заповедей. Я не могу с этим мириться. Ты уже принесла немало бед нашим прихожанам своими нечестивыми и бестолковыми попытками их лечить!
— Что угодно можно сказать о моем лечении, но уж толк в нем точно есть!
— И вопли твои им режут уши.
— Ах, ну да, вам не нравится, когда голосят по покойнику.
Отец Хили упер в нее суровый взгляд:
— Не только, Нэнс. Я и против зелий твоих, и против пищогов.
Нэнс ощутила боль в костях, внезапно захотелось лечь на траву лицом к небу. Пищоги, заклятия — вот, оказывается, в чем дело. Пищог, тайное зло, что учиняют люди друг другу, когда сердца их черны от гнева, а души покоробились от злобы. Пищог. Молитва Сатане, скороговоркой признесенная на заре святого праздника. Заклятия, рушащие жизнь и благополучие ближнего. Порча, насылаемая из мести и недоброжелательства.
— Да-да. Пищогов. Не из-за одной Бриджид Линч я к тебе пришел. Шон Линч нашел у себя на воротах венок из рябиновых ветвей, — продолжал отец Хили.
— Когда? Сейчас?
— И он говорит, что это пищог.
— Послушайте, святой отец, я ведь тоже не вчера родилась и кое в чем кумекаю: венок из рябины — никакой не пищог. Рябина годна для хорошего ясного пламени, на клюшку к мячу да на изгородь. А для пищога — нет, не годится.
Глаза отца Хили загорелись.
— О, так ты, стало быть, знаешь, что годится для пищога!
— Я пищога не делаю. Порчу не пускаю.
— Тогда, может, объяснишь мне, Нэнс, почему столько людей уверяют меня, что для тебя это обычное дело? Что ты этим кормишься? Берешь с людей деньги за то, что причиняешь зло. Сливки уводишь из молока, масло забираешь из маслобоек. Ссоришь соседей и напускаешь порчу на тех, кто мешает тебе обманывать людей.
— Я забираю масло? Я? — Нэнс махнула рукой в сторону своей лачуги. — Глядите, какое такое я богатство нажила! В золоте купаюсь!
— Знаешь, Нэнс, считают ли люди, что ты наживаешься на колдовстве или скотине кровь отворяешь… — Он замолчал, проверяя, как отнесется она к последнему предположению. — Так или иначе, я воровства не потерплю. Я обращусь в полицию, и, если дело и вправду так, как говорят, констебль упрячет тебя за решетку.