— Он так замерз, — пробормотала Мэри.
Нора оглянулась на ходу, переводя дух:
— Поторапливайся! Не ровен час увидит кто. Гадать примется, что мы здесь делаем — в такую рань, так далеко от дома…
— Он не двигается совсем. Застудился поди…
— Да скоро уж придем.
И Нора взмахнула рукой, поторапливая Мэри — медлительность девочки явно выводила ее из себя.
Едва оказавшись дома, Нора схватила подойник и отправилась в хлев, предоставив Мэри заботу об очаге.
Подбрасывая хворост в потрескивавшее пламя, Мэри слышала урчание своего пустого живота. Еще три дня поститься, а уже голова кружится, подумала она.
Михял лежал на раскладной лавке, глаза его то и дело закатывались. Как только огонь разгорелся, Мэри взяла укрывавший мальчика платок и, согрев у очага, хотела вновь накрыть им Михяла. Бросив взгляд на мальчика, она увидела, что кожа того посинела от холода. Недолго думая, она взяла его руку и, чтобы согреть ледяные пальчики, сунула их себе в рот. И ощутила вкус речной воды.
После того как корову подоили, а огонь в очаге превратился в кучу сыпучих углей, Нора предложила Мэри лечь и часок-другой поспать. Живот у Мэри бурчал, глаза щипало от недосыпа, и она согласилась. Укрытый поверх ее платка еще и ее одеялом, Михял наконец согрелся и заснул. Мэри, лежа рядом, разглядывала его лицо. Никогда еще она не рассматривала его черты так внимательно и так подробно. Когда она ложилась спать возле него, обычно было уже темно, а по утрам ей бывало некогда — то напоить его надо, то покормить, то соскрести с тощих ягодиц вонючую корку, то смазать жиром зудящую сыпь на коже — не до гляделок. Теперь же в пробивающемся через дверные щели утреннем свете ей были хорошо видны и бледные веснушки на носу, и шелушащиеся корочки в ноздрях. Рот мальчика был приоткрыт, и она углядела там внизу, в середине, торчащий под странным углом зуб. Тихонько, чтобы не разбудить ребенка, кончиком пальца она коснулась тонкого неровного краешка зуба. Зуб зашатался и, как только она нажала посильнее, выпал на матрас.
Михял шевельнулся, заерзал, поморщился, но не проснулся.
Мэри подняла зуб к свету. Как жемчужинка, подумала она. Маленькая жемчужинка. Она погладила пальцем углубление зуба, дивясь, до чего похож он на зуб обычного человеческого детеныша.
Потом Мэри встала, подошла к двери, толкнула верхнюю ее створку и — как делала это не раз для младших своих братьев и сестер — бросила через правое плечо прямо в грязь двора этот первый выпавший зубик.
Благополучия тебе, мысленно пожелала она и, вернувшись к раскладной лавке, погрузилась в крепкий, без сновидений, сон.