— Можете ли вы сказать, что она вкладывала в слово «слабенький»?
Мэри сделала глубокий вдох. Руки ее дрожали.
— Он издавал странные звуки и, хоть был уже в том возрасте, когда дети говорят, не говорил ни слова. Миссис Лихи сказала, что он и ходить не может. Я спросила, заразно ли это, и она ответила: «Нет, он же просто слабый, а это не заразно».
— Называла ли миссис Лихи мальчика иным словом, нежели «внук»?
Мэри вновь взглянула на Нору. Глаза у той были красные.
— Она говорила, это сын ее дочери.
— Вы клятвенно заверили суд, что, несмотря на то что Гонора Лихи представила вам мальчика как своего собственного внука, со временем она убедила себя в том, что он вовсе не ее внук, а… — королевский обвинитель сделал паузу и повернулся лицом к присяжным, — подменыш. Это так?
— Да. Она думала, что он подменыш. Были и другие, что верили в это.
— Можете вы объяснить суду, в каком смысле вы называете ребенка подменышем?
— В том смысле, что он фэйри.
В толпе послышался смех, и Мэри охватил стыд. Она почувствовала, как к щекам приливает кровь, как пот выступает под мышками. Вот она кто для них всех — глупая, неотесанная девчонка, что боится собственной тени и потеряла голову от страха. Вспомнилось унижение, испытанное ею, когда, в ответ на просьбу констебля подписать данные под присягой показания, она, неловко держа перо, вывела на документе кривой крестик.
— С каких пор миссис Лихи стала считать своего внука фэйри?
— Она поверила, что он подменыш, когда это сказала Нэнс Роух.
— А когда это произошло?
— В новогодье. Или в декабре. В Новый год мы впервые отнесли мальчика к Нэнс для лечения.
Мэри точно ударили — в толпе она вдруг увидела нескольких жителей долины, и среди них Дэниела и Шона Линчей, глядевших на нее с каменными лицами.
— Можете объяснить нам, Мэри, почему вы отправились к Энн Роух?
— Она сама пришла к нам. — Мэри замялась. — Это еще до Рождества было. Я вышла подоить, а когда вернулась, Нора Лихи била Михяла. «Поганец зловредный!» — приговаривала она. И била!
Зал загудел.
— Она била его?
— Его рука запуталась у ней в волосах, и ей стало больно. «Он же не нарочно!» — сказала я, и миссис Лихи сказала, что сходит за священником для мальчика. Но вернулась вдова не со священником, а с крапивой в переднике. Она опустилась на пол перед мальчиком и стала стегать его крапивой. «Ему же больно!» — сказала я, но она меня не слушала. Тогда я выхватила у нее крапиву и бросила ее в огонь и побежала за помощью к Пег О’Шей.
— А объясняла как-нибудь Гонора Лихи, зачем она решила стегать крапивой Михяла Келлигера? Думаете, она намеренно пыталась причинить ему боль?