Драматизм религиозно-философской борьбы начала пятого века усугублялся для меня драматизмом военно-политическим. Почему произошёл раскол великой Римской империи на Восточную и Западную? Что двигало племенами вандалов, готов, аланов, гуннов, даков, маркоманов, бриттов, вторгавшихся на территорию обеих половин распавшейся империи? Откуда бралась их необъяснимая военная мощь? Случайно ли, что богословские споры между Блаженным Августином и Пелагием совпадают по времени с последним сокрушительным наплывом варваров на Рим? Не связана ли победа Августина в религиозной борьбе с победой варварства в реальной жизни?
Сливаясь, эти два потока вопросов и умственных исканий превращались в исток реки, обещавшей излиться большим романом. В 1993 году началось предварительное чтение, заплыв в далёкую эпоху, попытки проникнуться её голосами, красками, запахами. По счастью, Принстонский университет находился всего в полутора часах езды от нас, и мне удалось вступить в переписку, а потом и встретиться с профессором Питером Брауном — самым крупным, самым талантливым специалистом по эпохе заката, чьи книги я штудировал и к которому у меня накопился длинный список вопросов.
Однако можно ли в таком деле ограничиться только книгами и альбомами? Работая в России над романом о кромвелевской революции, я не имел возможности поехать в Англию, увидеть Лондон своими глазами. («Нельзя, Игорь Маркович, ведь у вас нет опыта поездок в капиталистические страны!») Но теперь — свободный человек в свободной стране — неужели я не доберусь до Италии? Не знаю, кто услышал мои безмолвные призывы — проповедник Пелагий на христианских небесах или языческая Клио у себя на Парнасе, — но весной 1994 года я получил приглашение принять участие в международной конференции, посвящённой Владимиру Соловьёву и проходившей в Бергамо. Конечно, я с радостью согласился.
Народ, слетевшийся на эту конференцию, представлял собой пёструю смесь национальностей, верований, языков, убеждений. Среди американцев было два участника, с которыми у меня завязались дружеские отношения. Кэрол Эмерсон (тоже Принстонский университет) умела владеть даром точного слова и изящно лавировать в лабиринтах метафизики, как слаломист умеет обходить флажки и западни на трудной трассе, чтобы примчаться к финишу, не сбив ни одного из них и не упав. Джордж Клайн (Университет Брин Мор) был другом и первым переводчиком Бродского на английский, а также автором отличной книги «Религиозная и антирелигиозная мысль в России»[69]. Мне выпало жить с ним в одном номере в гостинице, и потом он присвоил мне титул «лучшего соседа по койке».