В 1930-е нацистские идеи находили горячий отклик в миллионах сердец не только внутри Германии, но и за её пределами. Одних привлекал в ней яростный антикоммунизм. Других — призывы защищать права трудового народа. Третьих — взваливание вины за Первую мировую войну на мировой капитализм, призывы к социалистическим переменам. Но главным было то, что каждый немец, припавший к своему радиоприёмнику и вслушивавшийся в страстные тирады Гитлера или Геббельса, мог испытать счастливое чувство слияния с миллионами соплеменников.
Так вышло, что в начале 1970-х судьба свела меня в Москве с убеждённым русским националистом. Однажды, листая американский журнал, лежавший на моём столе, он дошёл до рецензии на историческую книгу о Германии, в которой была напечатана фотография: ряды гитлерюгенда, замершие на стадионе с поднятой в салюте рукой. Глаза моего собеседника увлажнились и он сказал: «Какая была эпоха! Какое единодушие, какой энтузиазм!». И такие же восторги по поводу народного единодушия выражал сорок лет спустя другой русский националист, писатель Проханов, вернувшийся из поездки в Северную Корею и умилявшийся там на демонстрации на улицах Пхеньяна.
Когда Гитлер отдал приказ о вторжении в Польшу в сентябре 1939 года, большинство его генералов считали это безумием. В тот момент соединённые силы противостоявших Германии европейских стран настолько превосходили силы вермахта и люфтваффе, что, если бы они в том же сентябре ударили с запада, поражение было бы неминуемым. Однако Франция и Великобритания ограничились формальным объявлением войны и дали немцам разгромить поляков за три недели.
Дело было в том, что за шесть лет нахождения у власти тёмный гений Гитлер не только наращивал производство танков, самолётов, подводных лодок. Он ковал оружие, которого не было у англичан, французов, поляков, чехов, которое не могли оценить его генералы. Пока Франция строила оборонительную линию Мажино, Лондон изощрялся в дипломатических ходах, машина нацистской пропаганды день за днём цементировала невидимые бастионы сплочённости немецкого народа.
Ни один голос протеста или хотя бы сомнения не должен был прорваться через выстраивавшуюся стену. Политические партии запрещались, «неправильные» книги сжигались, газеты и журналы закрывались. Главные нарушители единства — интеллектуалы всех мастей — изгонялись, исчезали в лагерях, в страхе толпами покидали страну. Бывший соратник Рэм и его штурмовики были физически уничтожены, коммунисты уходили в подполье. Факельные шествия, показательные суды, разгром еврейских лавок и синагог, спортивные победы арийских атлетов заполняли кадры кинохроники. Речи нацистских лидеров по радио перемежались воинственной музыкой Вагнера и Бетховена или военными маршами.