Он затравленно уставился на Гареева, и полковник поймал себя на мысли, что такие глаза ему случалось видеть у приговоренных.
— Спокойно, спокойно, — пробормотал Гареев без особой уверенности. — Желает — пусть смотрит. Может, ему и понравится. Будут замечания — обычное дело. Устраним недостатки.
Сулеми, однако, был совсем плох.
— На какое время назначено? — спросил Гареев.
— В девять ноль-ноль, — отвечал Сулеми.
Он словно чего-то еще ожидал. Полковник поймал на лету молчаливую просьбу.
— Хорошо, я тоже буду, — кивнул он. — И постараюсь поддержать тебя. Думаю, вдвоем мы сумеем убедить товарища Фархада, что дела идут, в общем, неплохо.
Без четверти девять Гареев был уже в кабинете Сулеми на первом этаже дворца. Начальник охраны встретил его хмуро, похоже было, что он провел бессонную ночь.
— Я отведу вас к Хомутову, — сказал Сулеми. — А затем вернусь с товарищем Фархадом.
Дворец еще не проснулся, в коридорах не было ни души. Когда поднялись на второй этаж, Гареев сжал локоть Сулеми.
— Не следует беспокоиться. Все образуется.
В ответ Сулеми поднял на него тяжелый взгляд.
Достигнув апартаментов, где помещался Хомутов, у запертой двери они остановились. Сулеми нащупал ключ и постучал условным сигналом, предупреждая о визите, как вдруг дверь сама собой приоткрылась. Сулеми с Гареевым с удивлением переглянулись — Хомутову строго-настрого было приказано держать дверь на запоре, — и разом шагнули в комнату. Двойник стоял у окна, уже готовый к встрече с президентом — в такой же, как у Фархада, полувоенной одежде, сшитой на заказ по распоряжению Сулеми. Он неторопливо повернулся, смерил гостей долгим, довольно неприветливым взглядом, но здороваться не стал, чего прежде никогда не случалось.
— Павел, вы забыли запереть дверь! — почти враждебно проговорил Сулеми. — Я предупреждаю вас…
Он вдруг оборвал фразу и застыл с полуоткрытым ртом, потому что из соседней комнаты донесся звук — словно там передвигали что-то тяжелое. Было слышно, как предмет, царапая, скользит по гладкой поверхности, скорее всего — крышке стола, затем наступила тишина. Сулеми, еще не осознав вполне, что произошло, продолжал стоять, однако страшная догадка уже осенила его. Стоявший у окна человек заговорил негромким, очень знакомым Сулеми голосом:
— Любую работу следует выполнять на совесть. Я полагал, что тебе это известно, Сулеми.
Он произнес это так тихо, что слов нельзя было бы разобрать, если бы в комнате не стояла полная тишина. В то же время этот голос ударил по барабанным перепонкам Сулеми так, что он на мгновение оглох, и продолжал смотреть на говорившего с ужасом, который уже не в силах был скрыть.