— И что там?
— Там вода, та же вода, что и два месяца назад.
Сквозь багряный туман Андрей слушал их разговор, но не мог понять его смысла — слова распадались на отдельные буквы, которые, в свою очередь, превращались в бессмысленный гул. Краем сознания он понимал, что они разговаривают и, возможно, их разговор представляет из себя какую-то ценность и важность, но… понять его было не в его силах. Может, они перешли на какой-то иностранный язык.
После левой руки гореть начала вся верхняя половина тела, тогда как ноги — наоборот леденеть, словно их погрузили в ванную с жидким азотом.
Сверху на него смотрел красный мигающий глаз. Андрей был уверен, что с той стороны кто-то скрывается, кто-то наблюдает за ним, пристально и холодно. И ждет.
— Идем? — сказал длинный, кивая на тележку. — Вывози. У нас еще пятнадцать человек.
— Но, кажется, вопросы появились только к нему. Что он там заметил, не говорил?
— Нет, — ответил длинный. — Сказал только, что у него есть с кем-то контакт.
— Спрятал мобильник? Это же невозможно. Давай лучше еще раз пройдусь. — Коротышка оставил тележку и теперь уже принялся за обыск без особых стеснений. Андрей наблюдал за ним сквозь прищуренные веки, но уже почти ничего не сознавал, погруженный в пучину собственной трансформации.
Коротышка залез под кровать, руками обыскал голое тело Андрея, дрожащее и вспотевшее, вытряхнул тумбочку — из верхней шуфлядки выпала обыкновенная шариковая ручка.
— Этим они дневники самонаблюдения должны были вести, — сказал долговязый. — Оставь, а то вспомнит еще.
— Так не ведут же.
— Кто же знал, что…
Коротышка снова перерыл туалет, влез с ногами в душевую кабину, скрутил душ, глянул под раковиной. В конце концов он развел руками.
— Пусто. Теперь точно пусто.
— Все, идем. Времени нет. — Долговязый открыл дверь, пропуская коротышку с тележкой вперед.
Дверь захлопнулась, а Андрей остался лежать с открытыми глазами, в которых отражался моргающий красный светодиод.
Все происходило очень быстро.
Лето сменилось осенью. Пожухла трава, упали первые листы с деревьев и вдруг они начали падать с удвоенной скоростью, и вскоре вся листва лежала под черными ветвями. Налетел ветер, пошел сильный дождь, крест над деревянной церковью зашатался сильнее — враз небо потемнело, чернильная тьма заливала город — холодная, жуткая, воющая.
Старуха у входа в храм перекрестилась. Ветер сорвал ее чепец — и он улетел в одно мгновение, обнажив лысый череп с парой волосин, которые она пыталась удержать скрюченными пальцами.
— Сто-о-ой, — кричит она неожиданно сильным голосом.