— Теперь слушай, — зло смеясь и глядя мне в переносицу, отчеканил Алларих. — Не всё, что ты видишь, существует на самом деле.
С этими словами он поднял руку и небрежно щелкнул пальцами по шейке Кати. В тот же миг с хрустальным звоном по телу Кати побежали трещинки, и девушка рассыпалась на бесчисленное количество прозрачных осколков.
— Всё это — мираж. Морок, — Алларих поднял другую руку, и Веда тоже рассыпалась осколками, вспыхивающими своими гранями под лучами кровавого солнца.
— Не ищи никого. Те, кого ты ищешь, — не существуют боле.
Алларих отвернулся и зашагал прочь, по ставшей сумеречной улице. А я остался один над осколками своих грез. Ничего не соображая, я сделал несколько шагов, опустился на колени и принялся перебирать тоненькие стеклышки, только что обладавшие иллюзией мысли и дыхания. Из порезанного пальца текла кровь.
* * *
Избавившись от иллюзий, я вернулся в реальный мир, мир, начисто лишенный мистического. По крайней мере, я старался не замечать всё мистическое, что есть в мире. В квартиру с незапертой дверью я не вернулся. Родное мое жилище встретило меня запахом пыли и насупленными взглядами шкафов. Пыль я вытер, перед шкафами извинился за долгое отсутствие, и мы опять зажили как раньше — хлопотно, но с увесистым ощущением материальности бытия, с уверенностью в иллюзорности грез. Я твердым шагом ходил на работу, ел в столовой блюда, в которых не было не только иллюзий, но даже капельки фантазии. Осень помогала мне, опустив на мир серую вуаль настоящего. Один раз мой накатанный путь с работы домой переходила кошка. По пластике и необычной графике движений я узнал свою знакомую из темной комнаты. Кошка тоже узнала меня. Остановилась, села на задние лапы и навела ослепительно желтые среди серого дня глаза на мою переносицу. Я замер на мгновение, но в следующий миг, с уверенностью могущественного колдуна, разрушил наваждение одним коротким заклинанием:
— Брысь!
Кошка сжалась и стремительно юркнула за угол ближайшего дома.
Через несколько дней я проснулся среди ночи от ощущения присутствия. В моих ногах, улыбаясь, сидела Веда. Она приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но я опередил ее:
— Галлюцинация, — уверенно определил я. — Морок и наваждение, — и затем повторил то же, что сказал кошке: — Брысь!
Улыбка растаяла на ее лице, и следом за ней сама Веда растворилась в ночном воздухе. Я повернулся на другой бок и покойно заснул.
Через неделю я осознал вдруг всё безумие моего предыдущего состояния. Боже мой, какие тролли, какие ходящие статуи, растрепанные волосы и призраки. Призраков не существует. Проникнувшись ощущением собственной ненормальности, я решил обратиться к врачу. С ходу отвергнув того, который занимался Кати перед самой ее смертью, я через Остина нашел себе другого. Остин был ему другом, а со мной он был не то что знаком — мы раскланивались при встрече. Терпеливо, но без особого интереса выслушав описания моих наваждений, доктор выписал мне лекарство. Я купил снадобье в аптеке, но, лишь взглянув на упаковку, смутно вспомнил похожую баночку у кровати Кати. Жалея о потраченных деньгах, я сунул так и не открытое лекарство в дальний угол аптечки — чтобы на глаза случайно не попалось.