Впрочем, время лечило меня вполне успешно, причем бесплатно.
Как-то вечером Остин зашел ко мне в гости. Мы поболтали о том о сем. Перед самым уходом Остин достал из сумки увесистый томик учебника ликси. Сердце мое застучало несколько чаще, чем полагалось бы сердцу нормального человека при взгляде на какой бы то ни было учебник. Тем не менее я взял себя в руки и довольно равнодушно, на мой взгляд, спросил:
— Ну как, прочитал?
— Ага. Занятная вещица. Откуда ты всё-таки взял ее?
— Знаешь, как-нибудь в другой раз. Я не хочу сейчас думать об этом и вспоминать что-либо.
— Ты — жестокий человек, — определил Остин. — Так терзать мое любопытство! Экзекутор.
«Хороший мальчик. Пытливый», — почему-то вспомнилось мне вдруг. Отгоняя воспоминание, я спешно спросил:
— И на нём действительно нельзя сказать неправду?
— Нельзя, как ни странно. А ты что, не читал еще?
— Нет, не успел. Я тебе сразу отдал. Слушай, а как же можно сделать язык, на котором нельзя сказать неправду?
— Хинда ла буту, — улыбнулся Остин.
После его ухода я долго сидел на диване, держа книгу в руках, желая открыть ее и в то же время пугаясь новой волны галлюцинаций. Наконец я встал и, так и не открыв книгу, аккуратно засунул ее в задний ряд книжного шкафа. Чтобы не попалась на глаза. С галлюцинацией я поступил точно так же, как и с лекарством от галлюцинаций.
Книга, точнее сам факт ее реального существования, разбередила во мне душу. На следующий день я особенно старательно пережевывал столовскую котлету, вкус которой как ничто другое убеждал меня в грубой реальности окружающей действительности. К вечеру я был практически в норме. Но следующее утро обрушило на меня новую лавину ощущений, пустив мои труды насмарку. Выглянув в окно, я обнаружил, что мир, еще вчера такой серый, вспыхнул вдруг ярким пламенем осени, огненными деревьями под весенне-голубым небом. Весь день я ходил отравленный оранжевым пожаром. Катастрофа ощущалась как неизбежное. Безумие гладило по голове мягкой ладонью и ласково заглядывало в глаза.
Когда черный занавес вечера прервал сумасшедшее действо, я вскипятил чайник, заварил чай — обычный, без трав, — и решил раз и навсегда покончить с наваждением. Книга, которую я отыскал на полке, никак не должна была оказаться книгой из другой действительности. Этот последний оплот безумия просто необходимо было разрушить. Спокойно раскрыв учебник в произвольном месте, я увидел набор фраз, похожий на упражнение: «Нельзя победить не познав. Нельзя познать не полюбив. Нельзя познать не создав. Нельзя познать не назвав»