. В конце страницы: «Создал Творец сущность и дал сущности имя». Всё остальное представляло собой невообразимую кашу непонятных слов.
Я листал страницы, читал фразы, понятные и бессмысленные, на родном языке и, видимо, на ликси, и даже, казалось, начал немного понимать кое-что из этой мешанины незнакомых слов. Реальность затрепетала и отступила. Быть шкафом более не представлялось возможным.
Я закрыл учебник и отдышался. В конце концов, подобную книгу могли написать люди. Я попробовал найти выходные данные и не нашел. Потусторонняя книга поставила меня на перепутье. Она не могла считаться доказательством иного мира, но и совсем реальной явно не была. У меня было два пути. Выпить лекарство, забыть которое я пытался так же безрезультатно, как пытался забыть книгу. Или явиться вновь в квартиру наваждений, удостовериться, что в ней живут обычные люди, и успокоиться. Первый путь был разумнее. Косвенно за него выступала некая симметричность, похожесть моего отношения к лекарству на отношение к книге. Второй же путь пугал возможностью обнаружить пустую комнату в том виде, как я ее оставил, и вновь погрузиться в пучину морока. Именно нежелание считать такую возможность реальностью и предопределило мой выбор.
Я накинул плащ и вышел из дому. Дорога была мне хорошо известна, и я шагал по пустующим улицам бездумно, машинально. Я не мог позволить себе иметь мысли. Любая из них принадлежала бы этой или иной реальности, а я не знал, какова реальность на самом деле. Холодный свет фонарей, свежий осенний воздух (оставалось около недели до октября) касались моего лица. Взрыв эмоций, перевернувший мое естество в момент заката, сейчас обернулся опустошением и апатией. Почувствовав неуместную усталость, я опустился на каменный бортик городского фонтана. Из губ громадного гранитного лица стекала вода. Незрячие каменные глаза выпученно таращились на засыпающие дома.
Я опустил руки в холодную воду, набрал пригоршню и умыл лицо. По моей неосторожности, рукав плаща промок. В какой-то момент мне почудилось, что каменное лицо шевельнулось. Я пристально взглянул на него. Неподвижный гранит, сердитые складки у губ, нахмуренные брови. Я отвернулся, поднялся, чтобы идти дальше. Из-за спины меня окликнули:
— Ты всё-таки решил вернуться?
Я оглянулся на суматошные струи воды. Лицо выражало бесконечное равнодушие. Но вот губы его чуть заметно шевельнулись и низким тихим голосом проговорили:
— Напрасно.
Возможно, мне это только почудилось. Беспорядочное бурление воды у губ могло создать иллюзию движения, а плеск и шорох струй, усугубляемые моим воображением, могли произнести слова. Но тем не менее я ответил — ведь если мне почудилось, никто просто-напросто не услышал бы мой ответ: