Я начал понимать, почему раздражаюсь.
— Почему ты не уходишь от мужа?
— Я не могу, мне так больно думать об этом.. я пыталась, но не могу, поняла, что не могу, понимаешь?!
Я все понимал. Не про ее «не могу», а про свое раздражение.
Я сказал:
— Можно я скажу тебе, что я чувствую, когда ты все это говоришь?
— Конечно!
— Тебе может быть неприятно это слышать..
— Говори, я за этим пришла!
— Хорошо. Ты раздражаешь меня безумно, вызываешь желание рассмеяться тебе в лицо..
— ????!!!!!!!
— Продолжать?
— Да…
— Ок. Мне жаль твоего мужа, а к тебе я испытываю что-то вроде презрения. Мне не нравится, как ты заламываешь руки, мне неприятны твои брови страдальческим домиком, мне противен твой голос с завываниями, мне отвратительна твоя подчеркнуто гламурная одежда и тоскливые глаза. И наконец я не понимаю твоей проблемы: 20 лет ты хочешь любви, не уходишь от мужа, периодически ему изменяя, причем без всякого удовольствия. У тебя нет детей.. Я не понимаю, зачем ты живешь!
— Но.. Саша… я же за этим и пришла!!! Моя жизнь прожита зря!
— Я не знаю, зря ли прожита твоя жизнь, но я не верю, что ты хочешь любви. Ты хочешь чего-то другого, предполагаю, что именно того, что делаешь. А ты как думаешь?
— Это бред! Я хочу любви, я больше всего на свете хочу любви!!! Я не могу жить без любви!!! Я не могу!!!!
Слезы, бурные и очень искренние.
— Послушай, — сказал я, — представь себе, что ты хочешь в туалет. Писать. Представляешь?
— Да-а-а..
— Очень хочешь, не можешь терпеть. Не можешь! Представила?
— Да.
— А теперь скажи: ты можешь не пописать? Ну, может случиться, что ты не пописаешь? Даже если не будет рядом туалета, скажем, часов 5?
— …
— Верю. Верю, что такого быть не может. Ты пописаешь, даже если это будет на глазах у всех и в штаны, мучительно больно, стыдно и ужасно. Но ты это сделаешь.
— …
— А всю жизнь хотеть любви и ее не иметь — не верю. Извини. И ничем не могу помочь.
Пауза. Длинная, как 20 лет ее страданий.
— Так что мне, по-твоему, лучше уйти от мужа? (Тоненьким таким голоском послушной ученицы)
Я молчал. Она начинала что-то говорить еще несколько раз, но я молчал: я не слышал ничего, на что мог бы ответить. А я хотел ответить, очень хотел!
Наше время закончилось. Я сказал ей об этом.
Она ушла, и лицо у нее было как у графини, которая «с перекошенным лицом бежит к пруду…»
Мне было грустно, но я за нее не волновался.
Она больше не пришла. От общих знакомых я узнал, что она по-прежнему живет со своим мужем, детей по-прежнему нет и она ходит к психологу и продолжает делать уколы ботекса, отдавая и тому и другому почти всю зарплату мужа, потому что сама она ушла с работы.