Когда я вошёл в спальную комнату Наполеона, он полулежал на канапе в белом утреннем халате, на нём были белые штаны и такого же цвета чулки. На голове был повязан клетчатый красный платок, а воротник рубашки без галстука расстёгнут. У него был печальный и несколько встревоженный вид. Перед ним стоял небольшой круглый стол с книгами, а на ковре у ножки стола лежала в полном беспорядке груда книг, которые он уже прочитал. Над канапе, у его подножья, лицом к Наполеону, висел портрет императрицы Марии Луизы, державшей на руках маленького сына. Перед камином стоял Лас-Каз, скрестивший руки на груди. В одной из рук он держал какие-то бумаги. От былого великолепия когда-то могущественного императора Франции остался лишь стоявший в левом углу спальной комнаты роскошный умывальник с серебряной раковиной и с кувшином из того же благородного металла.
После нескольких незначительных вопросов Наполеон в присутствии графа Лас-Каза спросил меня на французском и на итальянском: «Вы знаете, что именно в результате моего заявления вы были назначены на должность моего врача. Теперь же я хочу получить от вас точный и правдивый ответ, ответ благородного человека: в каком качестве, вы полагаете, вам предстоит быть — в качестве, в котором был г-н Мэнго, или в качестве врача тюремного корабля и врача пленников? Должны ли вы докладывать губернатору, в соответствии с полученными приказами, о всех пустяках или о моей болезни или обо всём том, о чём я говорю с вами? Отвечайте мне искренно, в каком качестве, как вы полагаете, вам предстоит быть у меня?»
Я ответил: «В качестве вашего врача для того, чтобы лечить вас и членов вашей свиты. Никаких приказов я не получал, кроме одного: немедленно докладывать в том случае, если вы серьёзно заболеете, и только для того, чтобы сразу же получить возможность совета и помощи от других врачей». — «Но сначала получив мое согласие на то, чтобы вызвать и других врачей, — потребовал он, — не так ли?» Я ответил, что, конечно, я сначала заручусь его согласием на это. Затем он сказал: «Если бы вы были назначены тюремным врачом, чтобы докладывать содержание моих бесед губернатору, которого я считаю главарём шпионов, то я бы вас никогда больше не видел. Не думайте, — продолжал он, — что я считаю вас шпионом; совсем наоборот, у меня не было ни малейшего повода усомниться в вашей порядочности, я испытываю чувство дружбы к вам и уважаю ваш характер. Я не мог дать вам большего доказательства этого, чем откровенно просить вас сообщить мне ваше мнение о вашем положении в моём кругу; поскольку вы являетесь английским подданным и оплачиваетесь английским правительством, то вполне возможно, что вы обязаны делать то, о чём я вас спрашивал».