Салон молодой женщины станет лучшим салоном Берлина. «Прибойчик» журчит о тех платьях, которые закажет у портнихи, и о тех, которые носила когда-то; от Долля здесь не требуется даже поддакивать, он может предаваться собственным грезам. С женой и ребенком он будет путешествовать по миру, о чем мечтал еще до войны. Теперь ненавистная бойня наконец-то закончилась, еще пара месяцев, и они уедут из этого разрушенного города в более радостные края, где всегда светит солнце, где на деревьях поспевают южные фрукты…
Вот так они лежат и грезят наяву, в эйфории, в чаду; наконец-то они сбежали от горькой действительности. У них тысячи надежд, преград больше нет. Они смотрят друг на друга и ласково улыбаются, словно они не супруги, а юные влюбленные или дети…
Плохо натянутая на рамы пленка шуршит под порывами ветра, в выгоревшем сарае под окнами хлопает дверь. С улицы то и дело доносятся какие-то загадочные шорохи. Сыплются ли это обломки?.. Или крысы в подвале ищут нечто ужасное?.. Мир разрушен, и, чтобы заново его отстроить, нужна каждая воля, каждая рука. А они лежат и мечтают. Им нечего больше любить, ни к чему жить. У них ничего нет, и сами они ничто. Малейшая неприятность может низвергнуть их в бездну и навсегда стереть с лица земли. А они мечтают.
— Дай-ка мне еще сигарету! Завтра купим новые. У меня такое чувство, что отныне наши дела пойдут на лад.
Но потом — еще до полуночи — их вновь охватывает тревога. Действие укола закончилось, пленительный обман развеялся.
— Я не могу спать! — и: — Боль нестерпимая! Давай опять позовем врача.
— Уже поздно. Комендантский час! На улицу выходить нельзя!
— Что за чушь! А если я тут рожаю?! Или при смерти лежу?!
— По счастью, ни то ни другое! Завтра утром я первым делом пойду ко врачу.
— Завтра утром — да до утра я просто не дотяну! Я сама сейчас пойду!
— Альма, ну куда тебе — в такой час, да с твоей ногой! Давай уж лучше я!
— Нет, я. Если я действительно наткнусь на патруль, мне-то они точно ничего не сделают!
— Но все подъезды заперты!
— А я как-нибудь да войду. Ты же знаешь свою Альму. У меня все получится!
И она ушла, оставив его одного. По-прежнему играла музыка, по-прежнему ярко светил торшер у кушетки. Но теперь, когда дурман улетучился, он снова видел, в каком положении они на самом деле: помощи ждать неоткуда, здоровье подорвано, и внутри все иссякло — силы, надежда, желание работать… Благодаря папирусной химере да сомнительной бабенке они на пару часов забыли, каково их положение в действительности, но теперь он снова ясно все понимал. Да, у них теперь есть крыша над головой, но в общем и целом лучше не стало, наоборот, только хуже: жена в неурочный час шатается по улицам в надежде на укол морфия! Ему вспомнилось, как прошлой ночью она настаивала, чтобы они ушли с вокзала Гезундбруннен искать медпункт. Тогда она жаловалась на желчные колики; теперь, когда у нее разболелась нога, о желчной болезни она уже не вспоминала. Наверняка и вчера она мечтала только об уколе. Настоящая наркоманка — только этого не хватало!