После разговора с Орошем я позвал Гынжа и шофера Динку. Выяснилось, что Гынж, как обычно, преувеличивал: шоферу уже удалось починить мотор.
— Мы выедем сейчас же? — спросил шофер.
— Нет. Пока мы никуда не едем, — сказал я.
— Как? — изумился Гынж. — А Негуц?
— За Негуца не беспокойся. С ним уже поговорили другие.
— Что же он все-таки вез в своем проклятом грузовике?
— Ничего особенного — винтовки и револьверы. Только винтовки и револьверы. И один-единственный пулемет.
Вместе с нотариусом я отправился осматривать здание школы: именно тут завтра должно проходить голосование. Все было сделано по всем правилам: кабины для голосования, стол, за которым будет сидеть избирательная комиссия. Я спросил нотариуса:
— А палки? Палки для избиения избирателей, которые не будут голосовать как надо? Куда вы их спрятали?
Нотариус покраснел и ответил очень серьезно:
— У нас нет палок, товарищ кандидат. Ни одной палки. Ведь нам сказали, что выборы будут свободные, без всякого принуждения, без всяких палок… И мы поверили…
Гынж, слышавший этот разговор, рассмеялся.
— Палок нет, товарищ кандидат. Не припасли. Это святая правда. Но я думаю, что одна палка завтра нам все-таки понадобится. Хоть одна, а понадобится…
Все село было погружено во тьму. Ни единого огонька. Даже корчма была наглухо заперта, шторы опущены, на дверях — большой железный замок. Не было ни луны, ни звезд. Еще к вечеру небо покрылось черными тучами. И снова завыл восточный ветер.
Ветер и дождь…
Ветер и дождь…
Ветер и дождь…
Я сидел на крыльце примарии и курил. Рядом со мной сидели и курили водитель Динка И. Динка и мой спутник Гынж. Время от времени до нас доносились громкие возгласы:
— Кто идет?
— Свои!
Это была ночная охрана, выставленная нами. Она охраняла улицы, заставу, но главной ее задачей было оберегать здание избирательного участка.
— Кто идет?
— Свой! Свой!
— А если ты свой, почему удираешь?
Прогремел выстрел. Еще один… И все снова затихло. Только собаки продолжали надрываться где-то на окраине села.
Как непохожи друг на друга человеческие голоса. Впрочем, ведь и собаки тоже лают по-разному. Одни — хриплым, тяжелым лаем, другие — дискантом.
— Кто это стрелял? — встревоженно спросил я.
— А-а, ребята забавляются. Выдали им винтовки и патроны, вот они и развлекаются.
— Кто кричал?
— Они же и кричали. Шутя перекликаются друг с другом. А потом стреляют наугад. В небо. В дождь. Пугают собак. Еще и двух лет не прошло, как война кончилась. Люди привыкли к выстрелам.
Это верно. Война приучила людей не только к выстрелам. Война приучила всех к смерти. К внезапной, насильственной смерти. Как странно, подумал я, всего несколько часов назад Гынж убил двух человек; пусть они бандиты, но ведь люди все-таки. А мы их уже забыли.