Голоса были еле слышны, а потом и вовсе смолкли. Я спросил нотариуса:
— Ты бы не мог достать где-нибудь рогожу?
— Рогожу? Где ее взять? Да еще сейчас, ночью. Вы же не захотите лечь на старую рогожу, полную вшей, товарищ депутат?
Гынж поправил его:
— Товарищ кандидат. Депутатом он еще не стал.
— Не стал, так станет. К завтрашнему вечеру будет уже депутатом.
— Если мы победим на выборах.
— А ты сомневаешься?
— А как же тут не сомневаться? Враги не дремлют, трудностей будет много.
Скверная была ночь. Именно в такие ночи людей посещают всякие кошмары. Непроглядная ночь с дождем и ветром.
Слабый свет лампы еле освещал наши лица. Нет уж, лучше совсем не спать, чем видеть какие-нибудь жуткие сны…
Я все же снял сапоги и остался только в носках, в теплых шерстяных носках ручной работы. Снял я и свой кожаный плащ и постелил его на полу, поближе к печке. Я лег на плащ и подтянул колени к подбородку; как говорится, свернулся «калачиком». Шофер последовал моему примеру. Только Гынж не хотел ложиться. Он занялся своими ручными гранатами; вытащил их из мешочка и несколько раз пересчитал. Нотариус сказал:
— Я, пожалуй, пойду, не буду вам мешать. Все-таки вам надо отдохнуть. А меня дома ждут жена и дети. Пока я не вернулся, никто не ляжет. Так уж у нас заведено…
— Сколько у вас детей?
— Семеро. Только семеро…
Ему, видно, хотелось поболтать:
— Когда я был молод и красив, я влюбился в одну девушку. В нее же влюбился тогда и покойный Мардаре. Девушка целый год думала и выбирала. Кончилось тем, что она выбрала его, Мардаре. Он был здоровее меня. И повыше ростом. Может, и умнее. А теперь… Теперь жена Мардаре осталась вдовой. Молодые мы все красивы. Но время идет, и все стареют. Стареют и становятся уродливыми. А потом умирают. Сперва наши близкие помнят о нас. А после забывают. Все забывают… Все забывается… Вот посмотрите через полгодика на вдову Мардаре. Она будет жить, будет работать. Она еще будет смеяться и шутить. Ведь через несколько лет ей придет пора выдавать замуж своих дочерей. Потом женятся и сыновья. И сколько еще будет веселья на свадьбах. Так оно все и идет — и горе и радость… жизнь и смерть…
Наконец он все-таки завернулся в свой армяк и направился к двери:
— Я приду за вами на рассвете. Ни о чем не беспокойтесь. Что бы ни случилось, на рассвете я буду здесь.
После ухода нотариуса Динка запер дверь на засов и погасил лампу. В темноте мы слышали только шум дождя, барабанившего по крыше, да разговоры тех, кто охранял примарию. Я пытался разобрать, о чем они говорят, но незаметно для себя заснул.