— Не надо оберегать меня, как святые мощи. В случае чего я ведь и сам могу за себя постоять.
— Да нет. Приказ об охране дал товарищ Орош. И только он может его отменить. Вы не можете отменить приказ, товарищ кандидат. У вас нет на это власти.
— А по-моему, товарищ кандидат, у вас вообще нет никакой власти. Вся власть и после выборов останется у товарища Ороша. У партии.
Сквозь дождь и ветер мы вдруг услышали стоны и причитания:
— О боже!.. Мама… мама…
Гынж прислушался и пробормотал:
— Это кулак… Будь я проклят, если это не кулак…
— Откуда ты знаешь?
— По голосу. Я почти всех жителей нашего уезда знаю по голосам. Будь я проклят, если это не Пантелие Флору… Вот мы тут говорили о счастье, и оказалось, что никто не знает, что это такое… — Он прислушался к дождю и ветру и продолжал: — Пантелие Флору умолк… Похоже, он уже дорвался до счастья.
Отчетливо послышалось чавканье чьих-то сапог по грязи. Мы настороженно прислушались. Но это был нотариус, он принес нам завтрак.
Нотариус накинул на себя рогожу, что, впрочем, не помешало ему вымокнуть до нитки. Его голенища были до колен в грязи. В руках он держал глубокую миску. Крестьяне почуяли запах горячей похлебки и снова присели на корточках на крыльце. А мы вошли в здание примарии.
— Это вам, — сказал нотариус. — Вам и Гынжу. А остальные поедят дома. Они ведь здешние.
Я взял ложку и зачерпнул из миски. Гынж ел с жадностью. Я сказал:
— Все-таки надо бы угостить их тоже…
— Да, надо, — сказал Гынж, ухмыляясь. — Почему бы и нет? Отдадим им часть нашего счастья, сделаем и их счастливыми.
Он поднял миску и вынес ее на крыльцо.
Я тоже вышел на крыльцо и сел рядом с крестьянами. Получив миску с варевом, они принялись за дело с невероятной быстротой. Ели по очереди: на четверых у них было только две ложки.
Воздух голубел, хотя по небу все еще ползли черные тучи, и дождь продолжался, но становилось все светлее.
Когда миска опустела, нотариус сполоснул ее под дождем, накинул на голову рогожу и ушел домой.
— У вас найдутся еще сигареты?
— По две штуки на каждого.
— Дай бог вам здоровья.
Снова все закурили. Кто-то сказал:
— Может, вам это покажется странным, товарищ, но я честно говорю: вот теперь, вот в эту минуту, я чувствую себя счастливым… Ей-богу, я теперь совершенно счастлив.
Остальные молчали. Гынж спросил:
— А почему? Ты уж нам объясни все до конца — почему это ты вдруг именно в эту минуту почувствовал себя счастливым? По какой такой причине?
— Причина тут не одна…
— Давай выкладывай…
— Во-первых, я был голоден. С раннего утра я прямо помирал от голода. И вот сейчас я поел горяченького, и мне сразу стало хорошо.