Но потом началось нечто, что я не могу никак объяснить.
Очевидно, моя статья понравилась не только рядовым читателям, но и КГБ. Честно говоря, я совсем забыл об их существовании и о том, что они очень ревностно относятся к успеху сограждан. Меня впервые вызвали на «беседу», больше похожую на настоящий допрос — так со мной никогда не говорили. Полковник Ромашков убеждал, что ему важно лишь найти «крысу», слившую мне записку, и меня сразу же отпустят.
— ТЫ же понимаешь, ТЫ нам нафиг не нужен. Нам нужна лишь крыса. Пойми, сегодня ТЫ его использовал, а завтра ЦРУ. И если от ТЕБЯ нам никакого вреда нет, то из-за цэрэушников мы можем, извини за выражение, проебать гостайну, и мало уже не покажется никому.
«Ты же понимаешь». Он говорил со мной на «ТЫ». Я не мог понять, с чего он взял, что со мной можно говорить настолько нагло и по-хамски. Это стало понятно только при появлении второго офицера в строгой форме, заявившего, что мне светит пара лет химии, но от этого можно легко отделаться, если сейчас все скинуть на искомую крысу. Моя полная юридическая безграмотность была им очевидна, они пользовались ею нагло и неприкрыто.
«Павел Леонидович… Юневич…» — как будто вспоминал мое имя этот наглый мудак.
«Так будет лучше для всех, не вижу причин для вашего упорства», — сказал второй наглый мудак.
— Если мне выдвинуто обвинение, то зовите адвоката, — вспомнил я единственную зацепку помощи.
Эти ребята расстроились. Я точно знал, что руки у КГБ гораздо короче, чем были во времена СССР. Многие из них настолько разленились и погрязли в крышевании бизнеса, что не смогли бы арестовать изменника Родины, даже если бы он сидел со связанными руками у них в кабинете.
Но полковник решил получить звезду уже сейчас.
— Ладно, давай будем честными друг с другом, раз уж ты такой неглупый. Знаешь, я тебя даже уважать стал после того, как ты сказал мне такое в лицо. Честно говоря, с таким я еще не сталкивался, — ой, как же он топорно лгал. Ему надо бы поучиться у меня. — Теперь давай по делу.
Он достал из ящика стола какую-то папку. Положив на нее руку, как президенты на конституцию во время инаугурации, пристально посмотрел мне в глаза.
— Расклад такой. Мы знаем все о тебе. Что был на Майдане. Что балуешься тяжелыми наркотиками. Что ты снимал порнографию. И все это при беременной невесте. Михалыч, ты считаешь?
— Да, выходит пока что где-то на 15—20 лет, — отозвался «хороший полицейский».
Откуда они, блядь, все это знают? В голове паника и бессвязно-бесполезные мысли, от которых я только недавно избавился. Меня загоняют в угол, меня пытаются раздавить, и у них это, кажется, получается.