— В-о-о-о-т. 15 лет за вот это вот все. Смекаешь? Теперь берем все это и ложим на одну чашу весов. А знаешь, что можно положить на другую чашу, чтобы твои 15 лет не так сильно давили?
Охрипшим и даже сиплым голосом я произнес слабое «Нет». Мои глаза уже минуту как виновато смотрели в пол.
— А на вторую чашу весов, Паша, мы положим твою новую статью, где ты во всем сознаешься. Ну, не в наркоте и залетной телке, а о том, что записку Наумовича ты придумал сам, чтобы добиться популярности. А еще ты напишешь записку, в которой будет подробно написано, где ты взял текст Наумовича. Но эта записочка будет только для нас. Все понял?
Я был уничтожен. Меня взяли за яйца и хотели их лишить. Я готов был сдаться прямо там, несмотря на весь свой пыл и гордость.
— А потом мы еще будем долго и плодотворно дружить. У тебя несколько дней, чтобы написать и признаться. Или мы тебе сразу выдвинем обвинения по полной программе, если ты все-таки выберешь 15—20 лет посидеть в тюрьме. Знаешь, там не любят таких умных, как ты.
Меня отпустили для написания новой статьи. Казалось, имея такие обвинения, я останусь в Американке на несколько месяцев, но, видимо, они тоже не хотели, чтобы я пропал с радаров. Пары дней мне не хватит даже прийти в себя и придумать какой-нибудь другой выход. Этого времени действительно достаточно только на то, чтобы сдать того офицера с Терюхов. На это расчет и делался.
Свет в квартирах еще не спившихся жителей новостроек был единственным освещением моей комнаты в этот поздний час. Максим умер, моя статья сделала меня знаменитым, головная боль стала привычным фоном жизни. Над этим всем растекался соус уголовного преследования. Я знал, что им было нужно, и мне составляло немного технического труда выполнить их требования. Но кем я буду после этого? Зашуганным недожурналистом? Постоянным клиентом дешевых забегаловок?
Я все еще был в этом шоке, как вдруг позвонили в дверь. На пороге стоял человек, которому до звания «пожилой» оставалась пара мгновений. Первая мысль: от меня требуется какая-то помощь, потому что на его лице лежала печать трагедии. Но «помощь», оказалось, пришла ко мне.
— Здравствуйте, Павел Леонидович. Я врач, и я к вам по очень серьезному делу, связанному с сегодняшним вашим посещением одного здания на проспекте Независимости. Это очень важно, поверьте мне. Я не отберу у вас ни одной лишней минуты.
В первые дни после публикации статьи я жил в эйфории, словно выиграл многомиллионный джекпот, и мог всю жизнь не работать, но куда потратить эту жизнь еще не решил, поэтому на моем лице плотно обосновалась печать Дауна. Стыдно признаться, но Максима я тогда совсем забыл, как будто уже отдал ему дань уважения, и на этом «мои полномочия как бы все». В КГБ меня выбили из колеи, и, возможно, мне действительно нужен был доктор. До этого звонка в дверь я понимал лишь одно: происходящее теперь поддается неведомой и непонятной мне логике.