— Мы ничего не будем предпринимать.
— Кто, если не братья, должны помогать друг другу?
— Как ты можешь говорить такое после всего, что я сделал?
— Послушай, Джеймс, я думаю, Памела постаралась, чтобы ты вечером напился до бессознательного состояния, она давно задумала нас поссорить. Возможно, подсыпала тебе одно из своих дьявольских средств; она как-то добавила и мне что-то, когда я заявил, что больше не хочу ее и не собираюсь потакать ее больной фантазии. Она любила ощущать власть над мужчинами, воспользовалась моим почти бессознательным состоянием, чтобы соблазнить и удовлетворить свои порочные желания. Ты повел себя так, как любой другой юноша в твоем возрасте и в подобном состоянии. Многие вообще не попытались бы вырваться из ее лап, даже потребовали повторения, видимо, подобного она ждала и от тебя. Мне она сказала, что вы давно стали любовниками, что ты перестал приходить лишь после того, как она стала толстой и некрасивой из-за беременности. Вот почему я так отреагировал, когда ты признался, что спал с ней.
— Но ведь отчасти это правда…
— Тебе было семнадцать, Джеймс. Я же прекрасно понимал, что Памела сделает все, чтобы показать мне, какая она неотразимая и желанная и как я ошибаюсь, отвергая ее. Я уже сказал, что задал тебе тогда неверный вопрос, теперь я корю себя за то, что вообще стал о чем-то спрашивать. Эта ведьма просто воспользовалась тем, что ты был пьян, а возможно, и одурманен ее зельем, — сказал Люк с отвращением. — Теперь все в прошлом, забудем об этом, брат.
— И все? — с недоверием спросил Джеймс. — Я могу считать себя прощенным?
— Может, тебе станет легче, если я скажу, что мы оба уже достаточно выстрадали, пора покончить со всем этим и забыть.
— Я был обязан побороть желание и заставить ее уйти, — не сдавался Джеймс.
— Ни одному семнадцатилетнему это не под силу, — с грустной улыбкой проговорил Люк, вероятно вспомнив себя в этом возрасте. — Забудем обо всем, Джеймс, настало время себя простить. Ты не должен чувствовать себя изгоем, испытывать чувство вины. Все в прошлом, — повторил он, сжимая руку брата. — Понимаю, это будет стоить тебе огромных усилий, потому что по натуре ты упрям и склонен к фарсу и театральности. Весь в свою мать.
Джеймс не смог удержаться от смеха, когда услышал любимую фразу мамы, повторявшей ее всякий раз, когда Люк делал что-то не так, а это случалось очень часто. Тяжкое бремя упало с его плеч, а слова брата показались действительно смешными. Как приятно было смеяться вместе впервые за много лет отчуждения и боли.