– Что заставляет вас утверждать, будто окошко было с этой стороны? – спросила Ретанкур.
– Этот проход и этот камень. Она вставала на него, чтобы взять еду. Адамберг, по старым фотографиям голубятни можно было бы установить рост этой женщины. А вон там, где участок земли более светлый и уже становится пыльным и слоистым, было отхожее место, – закончил он.
– Ни за что бы не подумала, – сказала Ретанкур.
– Правда? Все представляют себе тяжелую субстанцию, а все совсем наоборот. Это вещество становится легким, рассыпчатым, и раскапывать его очень удобно. Взгляните.
Матиас сгреб горсть легкого грунта и высыпал его в ладонь Ретанкур. Археолог порой вызывал у Адамберга легкую дрожь: он был настолько сосредоточен на своем деле, что даже не понимал, что преподносит женщине горстку дерьма. Ретанкур раскрошила пальцами кусок грунта. Она была потрясена тем, как Матиас описал жизнь отшельницы, рассказал о ее перемещениях, ее немногочисленных занятиях и даже ее характере: чистоплотности, организованности, упорстве, стараниях не утонуть в своих собственных отходах, оборудовать свое жилище.
– Теперь о зубах, – продолжал он, повернувшись к Адамбергу. – Они точно здесь есть. Я заметил торчащие острия. Края резцов, – уточнил он.
Следующие два часа Матиас монтировал треногу, которую именовал козлами, чтобы установить сито для просеивания грунта.
– У нас нет воды, – сказал он. – Придется таскать ее из ручья ведрами и канистрами.
Вечером из своей палатки Адамберг слушал, как Матиас и Ретанкур болтают, сидя у костра. Болтают. Ретанкур!
В два часа ночи его разбудило сообщение Фруасси. Торай и Ламбертен умерли после полуночи один за другим с небольшим интервалом. Список был исчерпан.
Под взглядом Ретанкур, которая с восхищением ловила и буквально впитывала каждое ловкое движение Матиаса, пока еще ею не освоенное, археолог в костюме биозащиты провел весь следующий день, отсортировывая и просеивая культурный слой. Он раскладывал по ящикам найденные предметы: несколько осколков керамики, бывшие когда-то тарелкой и кувшином для воды, металлические предметы, покрытые толстым слоем ржавчины (вилку, ножик, ложку, маленькую кирку и распятие), клочки одежды, одеяла, обрывки гамака, кусочки кожи (скорее всего, переплет Библии), кости, свидетельствовавшие о том, что отшельнице изредка приносили мясо, рыбьи скелеты, яичные скорлупки, раковины устриц (четыре штуки, по одной на каждое Рождество, что она здесь провела). Остатки других приношений – каши, супа, хлеба – исчезли бесследно. Не было и зернышек от фруктов, только семь вишневых косточек. Ни ведра для туалета. Ни расчески, ни зеркала. Ни ножниц. Как бы люди ни были набожны, как бы ни чтили эту святую женщину, они поскупились на подаяния. Разочарованный Матиас то и дело качал головой. Опустошив отхожее место глубиной примерно метр – отшельнице пришлось немало потрудиться, чтобы вырыть яму при помощи одной только маленькой кирки, щедро пожертвованной обществом, – Матиас насчитал пять слоев соломы, которой женщина раз в год прикрывала испражнения. Но ни единого стебелька на полу, чтобы в помещении было почище.