— А тут никого, что вы там думаете, не интересует. Мы будем работать?
— Что я должен делать?
Книга окаменел.
— Я не понимаю, — повторил Троицкий, глядя в налившееся кровью лицо режиссера. — Покажите.
Мгновенье они молча смотрели друг на друга. Михаил Михайлович вскочил со своего места и, несмотря на внушительную толщину, легко выпорхнул на площадку. С полузакрытыми от умиления глазами шел он по сцене широким кругом, разведя в стороны руки. Поравнявшись с Артемьевой, он внезапно бросился перед нею на одно колено (казалось, что его хватил удар) и, сладко растягивая рот, запел нездоровым жизнерадостным голосом.
— Теперь поняли? — поднялся с колен Книга, красный, кряхтя и отдуваясь.
— Нет, не понял.
— Что вы не поняли? — уже не сдерживаясь, кричал он.
— Нас этому не учили.
— Какому черту вас там учили?
— Во всяком случае, не наигрывать…
— Сопляк!
— А вы мне не тыкайте, Михал Михалыч.
— Что? Делать то, что я требую! Понимаете — не понимаете! Делать! Я вам говорю! Мел! Принесите мне мел!
Репетиция закончилась раньше времени… Взбешенный Михаил Михайлович, брызжа слюной и что-то бормоча себе под нос, ползал по полу, самолично вычерчивая для Троицкого круговые мизансцены. Его жена Зинаида Павловна, обычно подслушивавшая у дверей, тотчас же ворвалась в зал.
— И вы, — кричала она, обращаясь к актерам, — позволяете какому-то… доводить режиссера до инфаркта! Вы все его ненавидите, потому что он талантлив, потому что он говорит вам правду — кто чего стоит! Присосались к его славе, паразиты. Его к званию представили… что? Съели?
Последнее даже Михаилу Михайловичу показалось излишним, и он тяжело засопел. Кто-то из актеров хмыкнул, Фима помог Книге подняться с четверенек, помощница режиссера принесла стакан воды и валидол. Книга сделал несколько глотков, положил таблетку в рот и исчез вместе с женой в кабинете директора.
— И чего вы добились? — спросила Артемьева. — Теперь он всё сделает, чтобы вас сняли с роли.
— Ну, это мы еще посмотрим!..
— Хм, — вырвался у кого-то рядом короткий смешок.
Они уже были в коридоре. Троицкий оглянулся.
— В конце концов, — в запале продолжал говорить он, — почему я должен молчать, если из меня делают дурака? Не буду я молчать.
Глаза актеров провожали его с сочувственным интересом.
— Вы еще неопытны, вы очень неопытны… надо быть гибким…
— Быть гибким? Чтобы так согнули, что потом не разогнешься?
Артемьева не оглядывалась. Она хорошо знала, кто шел рядом, и была настороже.
— Снимут с роли? Пусть снимают. Так играть — лучше вообще не играть.
— Умник, — произнес Фима за спиной Троицкого.