— Он… умер?
— Да, у меня на руках. Славный мальчик, мы с ним очень подружились… Как же его звали? Рон, Рой?.. — она сухо пощелкала пальцами, пытаясь вспомнить имя.
— Роб, — машинально произнес я.
— Что ты сказал? — удивленно приподняла бровь старшая сестра. — Роб… Точно. Именно так его и звали… Впрочем, вернемся к нашему разговору. Надеюсь, ты сам понимаешь, что твой проступок не может остаться безнаказанным? Как бы хорошо я к тебе не относилась, оставить столь грубое нарушение правил клиники без внимания было бы крайне непедагогично. Иначе завтра все без исключения начнут стоять на головах и разгуливать по ночам, где им вздумается. Ты проведешь в карцере три дня. В полной изоляции, без света, на хлебе и воде. Иди, я пришлю за тобой санитара.
На ватных ногах я вышел и плотно притворил тяжелую дверь. В висках стучало. Роб был здесь, в Шварцвальде! А сейчас его нет… Он умер. Мы уже никогда не увидимся, не поговорим по душам, не отправимся в экспедицию на Луну… Слезы кипели в моих глазах. На плечо мне опустилась тяжелая ладонь. Я обернулся и увидел широкую ухмылку на лице Вагнера.
— Что, малец, в карцер загремел? Пойдем-ка, провожу, — он ухватил меня за локоть, увлек в темный боковой коридор и услужливо распахнул передо мной неприметную дверь.
И тогда Андрей вдруг понял, что в его, стратега, глазах все это выглядит совсем иначе: он ловко и неожиданно убрал мешающего ему слона да еще получил пешку в придачу — вот как это выглядело на самом деле…
Аркадий и Борис Стругацкие. «Град обреченный»
Дверь захлопнулась, холодно лязгнул замок, и я оказался в темноте, густой и вязкой, как битум. Тишину нарушало только мое сбившееся дыхание. Как слепой, я поводил руками в пространстве, пока не наткнулся на стену. Сел, прислонившись к ней спиной. Чувствовать твердую опору — это уже что-то, раз уж зрение и слух стали бесполезны. По привычке я стал насвистывать всякую дребедень, что приходит на ум. Только мысли все равно крутились по одной и той же орбите. Роб. Роб. Роб. Окажись я в клинике чуть раньше, может, успел бы застать его в живых. Стоп. А почему, собственно, старшая сестра заявила, что он поступил в Шварцвальд, буквально балансируя на грани жизни и смерти? Ведь мы виделись за день до отъезда. Да, он хандрил и все такое, но выглядел ничуть не бледнее, чем обычно. Да, гемофилия — опасное и неизлечимое заболевание, но прожил же он как-то тринадцать лет? Мысли роились в голове, жалили, как осы.
Шварцвальд, конечно, больше похож на тюрьму, чем на больницу. Но детей здесь лечат, а не убивают. Или?.. Как блеснули глаза мадам Фавр, стоило мне спросить про кораблик. Да нет, бред.. Она, конечно, айсберг в юбке, но чтобы из-за какой-то модели уморить живого человека?.. Она же не киношная злодейка. В жизни так не бывает. Роб и сам не раз говорил, что может погибнуть от крошечного пореза — кровь не сворачивается, и течет, течет, пока не вытечет вся, до последней капли. Он мог случайно пораниться или запнуться на лестнице и ободрать коленку — да мало ли что!..