— Ты почему до сих пор здесь?
Бросив на меня враждебный взгляд, громила удалился. В тишине я отчетливо услышал, как повернулся ключ в замочной скважине. Кто знает, отчего я боялся остаться наедине с пигалицей даже сильнее, чем с ее неразговорчивым охранником?
Стоял, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу. А она с любопытством разглядывала меня, словно какой-нибудь музейный экспонат. А потом достала карманное зеркальце, встряхнула кудряшками, кокетливо улыбнулась своему отражению и поманила меня пальцем, приглашая за стол.
Она сидела на единственном в комнате стуле, так что мне пришлось сесть прямо на пол. Так, наверное, ощущает себя взрослый, который понарошку пьет чай в детской комнате в компании плюшевого медведя и старой куклы, натужно пытаясь изобразить интерес к игре. Пигалица сидела с прямой спиной, как на приеме у английской королевы. Поймав ее насмешливый взгляд, я смущенно отвел глаза.
— Ну, рассказывай, — наконец, потребовала она. — За что мадам отправила тебя в подземелье?
— Режим нарушил. Меня застукали ночью в коридоре, когда я шел из уборной.
— А ты разве не боишься Стеклянной Баронессы? — вытаращила глаза она. — Утащит в застенки и выпьет всю кровь!
— Стеклянная Баронесса? Ну-ну. Кажется, мы с ней встречались. В библиотеке, ночью. В полнолуние. Кстати, как книги, интересные?
— Вот так, из-за одного-единственного профана, который всюду сует свой нос, и рушатся легенды, — с притворной грустью вздохнула она, театрально закатив глаза. — Не зря тебя в подземелье упечь собирались! Ясно сказано же: ночью по замку бродить запрещено! Стеклянная Баронесса что, по-твоему, не человек? Может она прогуляться? Или должна всю жизнь так и просидеть в этой дурацкой башне?!
— Кто ты на самом деле?
— Я — призрак замка, — усмехнулась она. — Но ты можешь звать меня просто Дита. Кстати, это, кажется, ты обронил? — и она, улыбаясь, протянула мне флейту.
Отворилась дверь, и в комнату с огромным подносом ввалился Гуннар. Бросив быстрый взгляд на маленькую хозяйку, он с каменным лицом стал накрывать на стол. Я смотрел и не верил своим глазам: на блюде возвышалась гора пирожных, посыпанных сахарной пудрой кексов, облитых шоколадом эклеров и сдобных булочек с маком и корицей. Бруно при виде такого изобилия точно бы хватил удар.
— Это все — тебе? Тебе одной? — изумился я. — Я в Шварцвальде уже несколько месяцев, и ничего, кроме овсянки и плесневелого хлеба, не видел.
Она лишь пожала плечиками и, отломив маленький кусочек печенья, обмакнула в чай.
— Если бы мы не подобрали тебя там, в подземелье, ты уже, скорее всего, был бы мертв. Хотя Гуннару эта шалость пришлась не по душе. Так что ты в долгу передо мной. Не забывай об этом. Будет теперь хоть с кем словом перекинуться. Гуннар ведь немой. Да если б и мог языком ворочать, то не сумел бы и двух слов связать, дубина неотесанная. Уж сколько я билась, пытаясь научить его читать — ни с места. Имя свое нацарапать может — и то хорошо. А ты? Любишь читать?