Первая крупная ссора. Это было, как будто из леса или цветущего сада я вышел на какую-то голую холодно-каменистую землю, из которой ничего не растет, не живег. Л., не торопясь, стала меня уговаривать, и столь сдержанно и столь убедительно, что я во всем раскаялся и вернулся к ней, как ребенок. И она приняла и обняла меня любовью своей материнской, великодушной и непоколебимой. После того потихоньку от нее я не спал всю ночь и разбирался в наших отношениях. Я увидел с несомненностью, что в глубине души она любовь нашу вечно, как море скалу, обмывает сомнениями и вопросами: да любовь ли это, не прихоть ли это легкомысленного поэта?
По ее сокровенному убеждению, всю эту любовь нашу предстоит оправдать жизнью, и она еще очень сомневается, сумею ли я оправдать, не останется ли любовь у меня только поэзией. В моем мучительном раздумьи не раз вставала вопросом вся моя жизнь как счастливого баловня в сравнении с ее жизнью, и ее добро укоряло мою поэзию.
Я пришел к заключению, что, прежде всего, надо уничтожить самый родник нашего разногласия, поехать к Павловне и личным переговором прекратить нужду в юристах. Еще я решил зарубить себе на носу, чтобы в ссорах никогда не выходить за пределы нашей любви, для чего надо не только не выходить из себя, но также и из нее.
Чтобы при работе над этим вначале не забываться -- бросить курить. При постоянной поддержке Л., при наличии любви победа обеспечена. И вообще, все передумав за ночь, все переболев, я уверился, что свой поэтический дар я могу направить в ее глубину и рано или поздно прославить любовь, как никто, может быть, из поэтов теперь не может ее прославить.
На этом пути я увлеку за собой Л. с такой силой, что она сделается в глубочайшем смысле моим соавтором.
-- За то я тебя и люблю,-- ответила она,-- что ты подвижной человек и не останавливаешься в преодолении преград своего ума и неясной совести.
Она расточала дары своей любви больше, чем раньше,я по-прежнему как баловень счастья, принимал эти дары, но больше уже не терял из виду, что за этими ее дарами и далеко за пределами этой любви в ней таится какое-то существо с тревогой и мыслью, издали с высоты глядящее на этот поток любви.
И с этой высоты, из того далекого высокого материнства, наши мужские претензии собственника кажутся детскими капризами, а наши поэмы -- детской игрой. И, поняв это, я с постели тихонько перебрался на пол, босыми ногами ушел в кухню и там сидел до утра на стуле, и встретил рассвет, и понял на рассвете, что Бог создал меня самым счастливым человеком и поручил мне прославить любовь на земле.