"26 января. Ночь спал плохо. Встал как пьяный, но счастливый тем, что "дурь" мою вышибло так основательно, что как будто ничего не было. Если и вправду выйдет, как мы сговорились, то работать буду во много раз больше. Ко мне пришла сотрудница".
Я переписываю рассказ, которым начнется в будущем поэма "Фацелия", в нем автор цитирует Пушкина: "Что наша жизнь? -- одна ли, две ли ночи..."
Он осторожно входит в комнату, делая вид, что ему надо найти что-то в конторке, задерживается у моего плеча, заглядывает, о чем я пишу.
Я оборачиваюсь и, мельком взглянув, читаю на его лице усилие "не мешать". Он борется с собой, выходит из комнаты и снова появляется на пороге, молчаливый, ожидающий.
"28 января. Меня та мысль, что мы к концу подошли, не оставляет. Наш конец -- это конец русской бездомной интеллигенции. Не там где-то, за перевалом, за войной, за революцией, наше счастье, наше дело, наша подлинная жизнь, а здесь -- и дальше идти некуда. Тут, куда мы пришли и куда мы так долго шли, ты и должен строить свой дом.
Разглядывая фигурки в заваленном снегом лесу, вспоминал, как в молодости Она исчезла и на место ее в открытую рану как лекарство стали входить звуки русской речи и природы. Она была моей мечтой, на действительную же девушку я не обращал никакого внимания. И после понял, что потому-то она и исчезла, что эту плоть моей мечты я оставлял без вниманья. Зато я стал глядеть вокруг себя с родственным вниманием, стал собирать дом свой в самом широком смысле слова.
И, конечно, Павловна явилась мне тогда не как личность, а как часть природы, часть моего дома. Вот отчего в моих сочинениях "человека" и нет ("бесчеловечный писатель" -- сказала обо мне Зинаида Гиппиус)".
Он настолько подходил ко мне от души -- с вниманием к моему внутреннему существу, что начисто не замечал во мне наружности -- женщину.
Приходит день -- и он одной строчкой исчерпывает все поставленные ему и мне многолетние вопросы "физического романтизма", причинившего нам в прошлом столько страданий, он пишет: "Родственное внимание создает на земле святую плоть".
Через полгода он вспоминает: "При первой встрече меня впечатлила только душа ее... Значит, бывает же так у людей, и только у людей так, что вначале обнимаются только души, соединяются, проникаются и начинают медленно
облекаться в животную плоть, и так происходит не совокупление, а воплощение. Я могу припомнить, как у моей Психеи создавались ее прекрасные глаза, как расцветала улыбка, блестели и капали слезы радости. И поцелуй, и огненное прикосновение, и весь огонь, в котором единился в одно существо разделенный грехом человек".