Она так была ужалена этим, что залилась слезами, съехала с дивана на ковер, повторяя: "Старик, старик, десять лет тому назад надо было нам встретиться, не понимаешь, старик!.."
Удар мой пришел ей прямо в сердце: она же и есть моя муза, она сама поэзия, иэ т о надо видеть, а кто не видит -- тот слепой или старик.
-- Старик, старик!
Мне пришлось опуститься с дивана самому на ковер...
Она права: в моих словах выражался мой страх перед новой жизнью, и больше ничего.
Вся моя поэзия была как призыв: приди, приди! И вот она пришла, та самая, какую я знаю, лучше той прошлой женщины с какой-то неведомой планеты (Невесты). Так зачем же теперь-то мне обращаться к пустыне и вызывать оттуда на помощь поэзию: она со мной теперь, поэзия, я достиг своего...
Но как же мне было и не отступить? До 13 марта она не говорила ни "да", ни "нет". Ее можно было целовать -- это да. Любите? -- она отвечала "нет", но и это не было "нет". Она разъясняла, что "нет" относится к ее личному глубокому небесному пониманию земной любви, а так -- она почти готова.
И вот, имея только это "почти", я из-за глупости Аксюши вступил с Е. П. в борьбу за свободу и нанес ей почти смертельный удар. Мое положение было очень трудное. Я был на пути русалочьем: идти без конца...
И вдруг под влиянием Аксюшиного письма (не могу понять, чем это письмо подтолкнуло!) крепость хоть и не пала, но стала моей крепостью, вошла в ее состав, и оба мы с ней твердыня в борьбе с жалостью.
13 марта было знаменательным днем: В. сожгла все свои корабли, все долги, вся жалость полетела к чертям. Любовь охватила ее всю насквозь, и преграды оказались фанерными. Все рушится. За ужином мы все объявили Аксюше. Она с виду была спокойна и обещала хорошо служить. Но когда я, проводив В., вернулся домой, бедный "Вася" рыдал в истерике. Взглянет на Боя, и зарыдает, взглянет -- и зарыдает. Я ухаживал, мочил голову, давал валерьянку, а сам внутри ничего не чувствовал, я связан личным чувством, я прав...
Сегодня пойду к матери В. во всем повиниться и попрошу ее благословения.
Есть такое право у всех живущих на земле существ, без которого сама жизнь на земле становится бессмыслицей. И даже больше, бессмыслицей становится и сама небесная жизнь... Без дрожжей такого счастья в мире остаются только страдания и жалость с обманом. Нельзя ли сказать, что жалость есть тень счастья?
При позднейшем леречтении запись М. М.-ча на полях:
"Русалка, русалка,-- а если человек в болоте и русалка его выманивает вылезти из тины, то чем плоха женщина, если даже она и русалка?"