— Не странно ли? — удивилась Наташа. — Почему он бросил пистолет? Ведь знал, что это очевидная улика!
— Возможно, он пытался сунуть оружие в карман, но очень волновался — все-таки только что застрелил собственного отчима! — и пистолет упал на землю. Я тоже пару раз по рассеянности клал кошелек мимо кармана и обнаруживал это только тогда, когда нужно было расплачиваться в магазине. Однажды мне даже пришлось отменять кредитную карточку…
— Все равно странно, — упрямо сказала Наташа.
— Так и я говорю: в этом деле одни странности. Брону ни к чему было убивать отчима. Терять пистолет на месте преступления — не рассеянность, а глупость, каких мало. Еще глупее утверждать, что пистолет украли, и настаивать на том, что за последние дни в его квартире не было ни одного постороннего человека. Кстати, ботинки со следами почвы из палисадника Бар-Гиоры стоят в прихожей у Брона. Он что, не додумался даже до того, чтобы помыть обувь?
— Мог не обратить внимания на то, что запачкал ботинки землей, — сказала Наташа. — Если он так волновался, что не заметил потерю пистолета…
— Чушь! — с отвращением сказал Беркович. — Улики против Брона, но они настолько очевидны, что скорее всего этот парень невиновен — его подставили. С другой стороны, он ведь и сам мог разыграть этот спектакль, чтобы полиция решила, что его подставили, когда на самом деле убил именно он по одному ему известным соображениям…
— Он способен на такой изощренный ход мысли?
— Кто его знает… На вид — нет, не способен. Я бы продержал Брона в тюрьме еще хотя бы неделю до выяснения обстоятельств. Иди потом с ним разбирайся!
— И потому ты сейчас оставляешь меня одну, — осуждающе сказала Наташа, — чтобы на ночь глядя беседовать с этим типом, который, может, никого и не убивал?
— Что делать? — вздохнул Беркович.
— А если действительно убил не Брон? — спросила Наташа, провожая мужа до двери. — У профессора были враги? Ему кто-нибудь мог угрожать…
— Нет, Наташа, это все проверено. Кроме Брона, подозревать некого.
— Ясно, — сказала Наташа. — Если все версии никуда не годятся, нужно взять самую безумную, она-то и окажется истинной. Это ведь твои слова?
— Почему мои? Это Шерлок Холмс говорил. Точнее, Конан-Дойль. Но у меня-то нет никаких других версий, выбирать не из чего!
— Есть, — покачала головой Наташа. — Просто она тебе кажется настолько безумной, что и в голову не приходит.
— Слишком сложно рассуждаешь, — пробормотал Беркович, поцеловал жену и вышел из дома.
Оставшись одна, Наташа включила телевизор, переключила несколько каналов, но везде показывали либо сериалы, либо концерты безголосых певцов. Смотреть ничего не хотелось, и Наташа сняла с полки томик Конан-Дойля. Открыв книгу, она ощутила себя доктором Ватсоном, который давал великому сыщику столь же нелепые советы, какой она собиралась дать мужу, когда он уже закрывал за собой дверь. Хотя, почему нет? Если никакие версии не годятся… А если версия у следствия всего одна? Нет — две. Причем, вторая действительно нелепа…