Сьерра-Невада представляет собой единый вставший на дыбы пласт земной коры. Ее западный склон составляет около девяноста процентов всей горной цепи. Вершины постепенно спускаются к плодородным долинам, которые затем переходят в калифорнийское побережье – оно примерно повторяет очертания МТХ на протяжении более чем 320 километров к западу. Восточный склон Сьерра-Невады совершенно другой: это крутой обрыв, который резко ниспадает к огромной плоской пустыне, простирающейся до самого Большого Бассейна в Неваде. Прежде я видела Сьерра-Неваду только один раз, когда мы с Полом ехали на запад через несколько месяцев после того, как покинули Нью-Йорк. Мы переночевали в Долине Смерти, а на следующий день час за часом ехали по ландшафту настолько пустынному, что, казалось, он не принадлежит этой планете. К середине дня на западной стороне горизонта показалась Сьерра-Невада, гигантская белая непроходимая стена, выпирающая прямо из земли. Теперь, сидя на высокой горной седловине, я почти не могла представить себе этот образ. Я больше не стояла в отдалении, глядя на эту стену. Я оседлала ее хребет. Я просто вглядывалась в эту землю, совершенно раздавленная восхищением, слишком усталая, чтобы хотя бы подняться и дойти до палатки, и смотрела, как темнеет небо. Надо мной всходила яркая луна, а подо мной в дальней дали перемигивались огоньками города Иньокерн и Риджкрест. Тишина была грандиозной, безлюдье – ощутимым и весомым. Вот зачем я пришла, подумала я. Вот что я получила.
Я находилась на высоте 2134 метра над уровнем моря, и со всех сторон меня окружало небо.
Наконец, поднявшись и принимаясь готовить лагерь ко сну, я осознала, что впервые за все время на маршруте не надела свой флисовый анорак, когда село солнце. Я даже не натянула рубашку с длинным рукавом. В воздухе не ощущалось ни малейшей прохлады, несмотря на высоту в 2134 метра. В ту ночь я была благодарна за легкий теплый ветерок, обдувавший мои голые руки, но к 10 часам следующего утра от моей благодарности не осталось и следа.
Ее выдрала из меня неумолимая, всепоглощающая жара.
К полудню зной стал таким безжалостным, а на тропе было настолько негде укрыться от солнца, что я, честно говоря, уже гадала, переживу ли этот день. Единственным спасением были остановки через каждые десять минут, чтобы отдыхать пять, когда я глотала воду из бутылки, ставшую горячей, как чай. Переставляя ноги, я стонала чуть ли не на каждом шагу, будто от этого могло стать прохладнее, но ничего не менялось. Солнце все так же бессердечно смотрело на меня в упор, и ему было абсолютно все равно, жива я или мертва. Иссохший кустарник и искривленные деревца стояли с той же индифферентной решимостью, как они это делали прежде и как будут делать всегда.