Неожиданно, ближе к вечеру, я перестал чувствовать боль и, наконец-то, смог связно и не через силу говорить. Познакомился со своими соседями. В основном, ими оказались люди пожилого возраста, отставные и действующие военные. Особенно выделялся среди них добродушный старичок, если не ошибаюсь, служивший в военно-воздушных силах. Заметно было, что к нему относятся с уважением. Лежал в палате и прапорщик. Я его сразу невзлюбил. Во-первых, он очень много говорил. Во-вторых, о тех вещах, в которых, зачастую, не разбирался. Мне казалось, что когда он открывал рот, то в его голове еще даже мысли не было, а язык уже начинал молоть.
Есть захотелось чудовищно. Позвали на ужин.
— У тебя нет своей посуды? — спросила буфетчица.
— Нет, — отвечаю.
— Ну, пусть родственники привезут.
«Ага, — думаю. — Лена допоздна работает, в больницу ее не пустят. Прием только до восьми. А никого другого у меня здесь и нет».
— Некому привезти. У меня в Тамбове нет никого.
После ужина я размышлял над трудной ситуацией, в которой оказался. На меня накатила волна отчаяния. Один в чужом городе, в больнице, мучимый ужасными болями. В кармане всего двадцать рублей. Мне стало стыдно, непонятно перед кем. Я ведь даже лекарств или воды себе не смогу купить. Этих денег хватило бы только на проезд.
Я вспоминал своих родителей. Я не слышал их голоса более двух месяцев. До меня иногда доходили обрывки информации о них, мама пострадала от снаряда. Я надеялся, что они живы. Даже не подозревал, что пока я был здесь в больнице, они переживали одни из самых страшных событий в своей жизни. Я тоже переживал не самый легкий период. Откровенно, я был в тупике, уперся головой в стену. И ничего за ней не видел. Это было какое-то новое ощущение того, что у тебя нет будущего. После школы — университет, после вуза — работа, семья. Это так, в общих чертах. А после больницы — что? Ноль информации. Как выйти из сложившегося положения? Где взять денег? Как вылечиться? Когда пройдет эта проклятая боль? Впереди просто снежная стена. Я не строил планов. Я сильно устал.
С раннего утра сильная боль вернулась. Первые два дня она была невыносимой. Мне кажется, что случись такое в Луганске, я не так остро переживал бы все это. В Тамбове к физическим страданиям примешивались еще и моральные. Нервы мои к этому моменту были значительно расшатаны. Безнадега приветливо скалила клыки. Даже свойственное мне чувство юмора сейчас было попросту неуместно.
Санитарка, умело орудующая шваброй по полу, люто наорала на меня за то, что я прошел по помытому. Ломаемый несносной болью и обстоятельствами человек, я удержал себя в руках, чтобы не разбить ей голову. Чертово воспитание. Скажи спасибо моим родителям, тварь. Моя мама тоже работает в больнице, и тоже санитаркой. Я просто не мог себе представить, чтобы она вела себя подобным образом.