— Э, приятель, да если из-за каждого пустяка будешь так переживать, надолго тебя не хватит. Тут нужно научиться быть толстокожим. Да, приятель, толстокожим, чтоб не раскисать от всякого словца. Отстой свои наряды — и забудь!
Тухтасин улыбался такой широкой, доброй улыбкой, что Давлят не мог не поверить в его искренность и тоже разулыбался. На сердце сразу же полегчало; в наряд он собирался весело, шутя и смеясь с товарищами, будто получил от старшины не наказание, а награду.
В эту ночь пришлось сторожить склад училища, который находился в самом дальнем углу огромного двора, прямо на обрывистом берегу реки. Держа винтовку в руках, Давлят медленно ходил из конца в конец приземистого здания, зорко вглядывался во тьму и чутко ловил каждый шорох, готовый ко всяким неожиданностям. Поэтому старшине Егорову не удалось застать его врасплох. Услышав крадущиеся шаги, Давлят вскинул винтовку и громко крикнул:
— Стой! Кто идет?
— Я это, не волнуйтесь, Сафоев, — сказал Егоров и в следующее мгновение оказался рядом с Давлятом.
Давлят опустил винтовку.
— Бдительный часовой, молодец! — усмехнулся Егоров и, глянув на часы, спросил: — Скоро сменяться?
— Вот-вот, — ответил Давлят, и действительно, не прошло и минуты, как донеслись твердые, четкие шаги смены.
Давлят снова вскинул винтовку и спросил, как требует устав, пароль и пропуск. Сам того не сознавая, он старался блеснуть перед старшиной, который, сунув руки в карманы, чему-то ухмылялся. Его присутствие удивило начальника караула, но он не подал виду и, лишь сменив Давлята, спросил:
— Что вы здесь делаете?
— Поболтали чуток с этим храбрецом, — осклабился Егоров.
Давлят почувствовал себя так, словно летел в страшную бездну. Только теперь, как высвеченное молнией, дошло до него, какое грубейшее нарушение устава внутренней службы он совершил, допустив старшину к охраняемому объекту и вступив с ним в разговоры. Он был обязан задержать его, поднять тревогу, стрелять… да, стрелять, сперва в воздух, а потом, если не подчинится, в него самого, в этого старшину Василия Егорова, как и в любого другого, кто не знает пароля и пропуска, будь хоть сам генерал или родной отец!.. Ах, черт, как же он опростоволосился, как?!
Давлят не помнил, каким образом добрался до казармы и, раздевшись, завалился на нары. Он не сомкнул мокрых глаз до самой побудки, и смутные, обрывистые мысли, которые бродили в голове после первого проступка, теперь, когда он снова попал на язык старшине и выслушал разнос начальника караула, вдруг стали выстраиваться в логический ряд.