Всего этого старшина, конечно, Давляту не сказал, но всем видом давал понять, что он теперь не тот и дуться на него не сюит. Еще крепче прижав Давлята к плечу, он повторил:
— Да, пуд соли пока не съешь, человека не узнаешь.
Давлят согласился, однако не преминул заметить:
— Но пока не узнаешь, делать выводы о нем, мне кажется, несправедливо…
Старшина присвистнул, убрал руку с его плеча и, поправляя портупею, сказал:
— А вы того… парень с ехидцей.
— Не обижайтесь, товарищ старшина, я не ехидничаю, из уважения говорю.
— Ну, коли так, то хорошо, что мое отношение вызвало ваше уважение и вы встали в шеренгу лучших курсантов, — усмехнулся Егоров, довольный тем, что нашел удачный ответ.
— Спасибо, — серьезно сказал Давлят. — Я тоже рад, товарищ старшина, что ваш авторитет среди курсантов растет.
— А прежде, значит, его не имел?
— Имели. Только официальный, не совсем искренний…
— Ого! Выворачиваешь, брат, меня наизнанку… должно, поделом!
— У таджиков есть поговорка, — сказал Давлят и, произнеся по-таджикски, перевел на русский: — «Тот друг хорош, кто, как зеркало, в лицо скажет другу о его недостатках, а не тот, который, подобно гребню, тысячей языков за глаза по волоску переберет».
Старшине эти слова пришлись по душе.
— Хорошая поговорка, — сказал он, — правильная. — И, не переводя духа, спросил: — Из интеллигентов?
— Что? — не сразу понял Давлят.
— В интеллигентской семье, говорю, росли?
Давлят коротко рассказал о судьбе отца, Максиме Макаровиче и Оксане Алексеевне. О матери он умолчал, хотя и вертелось на языке, кололо в сердце, поднимая со дна его горечь.
— Вам повезло, умными оказались названые родители, — задумчиво произнес старшина.
— Максим Макарович специалист-дорожник, Оксана Алексеевна учительница…
— Мой отец тоже дорожник.
— Он жив?
— Нет, погиб в двадцать первом…
Громче захрустел под сапогами гравий и заскрипели над головой сучья деревьев. День был ярким, ветер теплым, весенним.
— Отца убили в этих местах, на Туркестанском фронте, — снова заговорил старшина. — Он водил бронепоезд… А мы с матерью попали сюда в голодный год. Читали «Ташкент — город хлебный»?
Давлят даже не слышал, что есть такая книга, ему стало неловко.
— Я дам почитать, — сказал старшина. — Очень правдивая книга, будто с моей жизни списанная. Про сирот она, детей-беспризорников и всех, кто, спасаясь от голода, хлынул в ваши края.
— А мать где? — спросил Давлят.
— Мать умерла в тот же год. Как приехали в Ташкент, свалил ее тиф.
— И вы остались один?
— Вольной пташечкой, — горестно усмехнулся старшина. — Днем промышлял на базарах-толкучках и в поездах, ночью отдыхал под забором или в залах ожидания на вокзалах. Таскал в основном продукты, лепешки там, всякие фрукты, особенно арбузы и дыни. Бывало, ловили и били…