— …а в пустыне песчинок, — засмеялась Наташа.
Давлят перевел глаза на нее. Розовея, она опустила голову и принялась разглядывать носки своих черных туфель.
— А где ваши вещи? — спросил Давлят, преодолевая смущение.
— Мы остановились у Николая Петровича, — пояснил Максим Макарович. — Если можешь, пойдем к нему, он приглашал тебя, там обо всем и поговорим.
Однако Давлят предложил пойти в театр. Наташа, опережая отца, с радостью согласилась.
— Тарасевичи же будут ждать, — сказал Максим Макарович.
— А мы позвоним, — ответила Наташа.
— Но хоть бы переодеться…
— Я переоделась, — сказала Наташа и, шутливо крутанувшись на месте, раздула колоколом платье да так повела плечами, что отцу ничего другого не оставалось, как улыбнуться и согласиться.
— Ну что с вами делать! Коли молодых тянет в театр, мне, старику, приходится подчиниться. Айда! — махнул Максим Макарович рукой.
Спектакль занял почти три часа. Наташа сидела посередке, между отцом и Давлятом, но, остро переживая происходящее на сцене, обращала взволнованное лицо только к Давляту, а в антрактах держала его под руку и без умолку говорила о своих впечатлениях, перемежая рассказом о сталинабадских новостях и многом другом, что интересовало только их одних. Она вся сияла от счастья, не стеснялась выказывать свои чувства, и его не отпускало волнение. В первый раз он глядел на Наташу как бы со стороны, вдруг увидев ее совершенно по-новому, не той простой и обыкновенной, похожей на всех своих сверстниц девочкой, к которой он привык относиться как к сестре и любил как сестру, а самой лучшей, самой красивой на всем белом свете девушкой, к которой можно испытывать какую-то иную любовь.
Но имеет ли он на это право? Хоть и названая, да сестра; хоть и других кровей, даже другой национальности, но те, кто дали ей жизнь и вырастили такой красавицей, давно уже стали такими же родными ему, заменив мать и отца. Может ли он видеть в Наташе больше, чем сестру, и любить ее иначе, как любят… невесту?
Даже в мыслях запнулся Давлят на слове «невеста», и когда оно промелькнуло в голове, он, зардевшись, с опаской покосился на Мочалова. Ему подумалось, что Максим Макарович, глядя на него и Наташу, может обо всем догадаться. Но Максиму Макаровичу было не до них, он думал о чем-то своем, наверное связанном не столько со спектаклем, сколько с делами, ради которых приехал в Ташкент.
Пропадая в последующие вечера на всяких совещаниях-заседаниях, Максим Макарович предоставил молодым, как говорится, полную волю. «Где уж мне, старому хрычу, угнаться за ними, пусть сами гуляют», — усмехался он в душе, еще не подозревая, какие семена прорастают в их сердцах.