— А я, Танька, умираю, — дернувшись, сказал кадык.
Внутри появилось чувство, которое Татьяна называла «бельевая прищепка». В груди защемило. Жалость? Вина? Сочувствие? Горечь? Татьяна сглотнула.
— Ну ладно, я пойду, — сказала она и поднялась.
— Иди, — спокойно ответил он и снова уставился в потолок.
Татьяна стояла возле кровати. Что-то еще сказать? Спросить? Или подождать, может, он скажет? Отец молчал. Татьяна тоже помолчала и пошла прочь.
Во дворе больницы она прислонилась к стволу старого тополя и подставила лицо солнцу. Так она стояла и щурилась, и воробьи скакали у ее ног, и толстая санитарка везла из пищеблока тележку с кастрюлей гречневой каши, а на углу, возле автобусной остановки, продавались плюшки с изюмом. Татьяна купила плюшку и стала жадно запихивать в рот. Она жевала плюшку, зубы вязли в клеклом тесте, спотыкались о виноградные косточки. Татьяна подавилась, закашлялась, прослезилась и проглотила, наконец, последний кусок. Отдышавшись, пошла вдоль больничной ограды, помахивая сумочкой. Зацепилась за какую-то железную штуковину. Чулок немножко подумал и спустил петлю. Татьяна смотрела на спущенную петлю, на безобразную дыру, образовавшуюся на самом видном месте, и все — и дыра, и петля, и железная штуковина, и виноградная косточка, застрявшая в зубах, и толстая тетка с гречневой кашей, и воробьи, — все было прекрасным. Во всем были радость и освобождение.
К отцу она больше не приходила. Он умер через три недели. На похороны она тоже не пошла. И матери ничего не сказала. Да та и не спрашивала.
Собираться тетка Мура начала очень быстро. Увещеваний не слушала. Возражений не принимала. От соображений здравого смысла отмахивалась. Отрядили Лялю вправить тетке мозги. Ляля просидела у тетки Муры целые выходные, задавая один-единственный вопрос: как тетка Мура собирается жить в чужой стране одна-одинешенька? Доводы не подействовали. Оказалось, что у тетки Муры в Израиле живут школьная подруга с семьей и еще какие-то родственники, никому, кроме нее, не известные, разве только Мусеньке, но она уже ничего не помнит, и письма приходят сказочные, просто сказочные, в доме ее подруги лифт с зеркальными стенами, и вообще бывших советских пенсионеров там очень уважают, особенно тех, кто воевал, а что сыр там только мягкий, так это ничего, это потому что, он кошерный, а кошерный сыр твердым не бывает.
— Какой сыр? — Ляля потрясла головой, отгоняя наваждение. — Вы что, тетя Мура, с ума сошли?
— Чеддер, — просто ответила тетка Мура. — Обыкновенный чеддер. Но, говорят, вкусноты необычайной.