— Я только что прочла историю в «Нью-Йоркере», — сказала она и достала из огромной сумки свернутый в трубку журнал. — Называется «Плохо с математикой». Это о молодом американце китайского происхождения из Кливленда, который психанул на проверочном тесте, выпрыгнул из окна второго этажа своей школы и сломал обе ноги. Когда школьный методист заставляет родителей мальчишки явиться на групповую терапию, те говорят ему на парковке супермаркета, что любят его, и начинают кричать, выть и падать на колени, а все остальные покупатели их объезжают и делают вид, что ничего не происходит. Послушай вступление, — попросила Рива.— «Впервые они произнесли такие слова. По-моему, это было больнее, чем треск моих ломающихся голеней и бедер».
— Продолжай, — сказала я. Написан рассказ был ужасно нескладно. Рива зачитала его вслух.
Я слушала, и мне вспомнился Пин Си. Я представила, что его маленькие темные глаза смотрят на меня и щурятся, один закрывается, когда его испачканная краской рука вытягивается, и он, держа кисть, прикидывает мои пропорции. Но это было все, что я могла вспомнить. Он казался мне рептилией, бессердечным созданием, существом, перенесенным на нашу планету, чтобы общаться с такими же, как он, людьми, которые развлекают себя деньгами и беседами вместо того, чтобы впиться зубами и руками в окружающий мир. Мелко все. Но на этой земле найдутся люди и похуже.
— «Я месяцами готовился к этому тесту». — Рива читала историю целиком. Это заняло как минимум полчаса. Я понимала, что она просто пыталась заполнить время, чтобы потом уехать и покинуть меня навсегда. Во всяком случае, было похоже на это. Она словно старалась держаться на расстоянии. Я не могу сказать, что меня это не задело. Но говорить с ней об этом было бы жестоко. Я не имела права ничего требовать. Я чувствовала, что ей не хотелось слушать о моем «лечении» или о том, через что я, говоря ее словами, прошла. Я смотрела, как двигались ее губы, видела маленькие морщинки в уголках ее рта, намек на ямочку на левой щеке, на лунную печаль в ее глазах.
— «Почерневший кусок китайской капусты высох и прилип к краю мусорного контейнера», — читала Рива. Я кивала, надеясь, что она будет чувствовать себя непринужденно. Уйдя от меня, она вздохнет и вытащит из сумочки кусочек жвачки. — Поразительно и больно, какими холодными оказываются представители некоторых культур, правда?
— Да-да, больно, — согласилась я.
— Мне правда жалко этого китайского мальчика, — сказала Рива, снова сворачивая журнал.
Я протянула руку над ее коленками и взялась за журнал, который она крепко сжимала в кулаке. Дернула к себе. Это было как перетягивание каната. Я не хотела, чтобы она уходила. Белый свет лампы под потолком бросал блики на ее ключицы. Она была красивая, со всеми ее нервами, сложными, меняющимися чувствами, противоречиями и фобиями. Это был последний раз, когда мы с ней виделись.